Книга Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

На прощание “Голдман Сакс” свел на нет усилия российской Комиссии по ценным бумагам, расследовавшей обвинения в том, что ЮКОС ущемляет интересы миноритарных акционеров. “Голдман Сакс”, который наверняка не проявил бы такого великодушия, имея дело с американской Комиссией по ценным бумагам и биржевым операциям, по сути дела сказал российскому регулятивному органу: “Пустяки!” Когда Дмитрий Васильєв, председатель Комиссии по ценным бумагам, обратился к банку “Голдман Сакс” и другим организаторам предоставления кредитов с просьбой предоставить информацию о кредите, полученном ЮКОСом, ответ был лаконичным. Несмотря на желание помочь, ответили банкиры, “мы не в состоянии обеспечить вас требуемой информацией”. Банк “Голдман Сакс”, который журнал “Форчун” назвал в том месяце “самым влиятельным инвестиционным банком в мире”, охотно получал отличные комиссионные за российские еврооблигации, но когда нужно было дать ответ на важный вопрос российской Комиссии по ценным бумагам, предпочел помолчать{547}.

В середине июля Чубайс наконец получил согласие на оказание помощи со стороны МВФ. Общая сумма займа составляла 22,6 миллиарда долларов из различных международных источников, но самый важный первый транш должен был составить 5,6 миллиарда долларов. Предполагалось, что эти деньги укрепят валютные запасы Центрального банка и убедят рынки в том, что Россия способна выдержать шторм. В последнюю минуту МВФ уменьшил размер первого транша на 80о миллионов долларов, потому что правительство Кириенко не смогло принять закон о налогообложении, как это было обещано. Кириенко отважно боролся за сокращение расходов и продвигал законодательный пакет в Думе, но законопроекты были приняты лишь частично. Тем не менее Чубайс испытал облегчение, когда 21 июля совет директоров МВФ окончательно принял положительное решение. Он сказал одному из своих помощников, Леониду Гозману, после переговоров с МВФ: “Теперь мы в безопасности”. “Если бы не это, — добавил он, — через несколько дней наступила бы катастрофа”. “Он был очень доволен”, — вспоминал Гозман{548}. Но Чубайс снова ошибся.

Предоставленная помощь дала желаемый эффект уже через неделю. Ситуация на рынках нормализовалась. Чубайс пришел к выводу, что помощь оказалась эффективной. “Что такое кризис? Кризис — это вопрос доверия, — сказал мне позже Чубайс. — Доверие финансовых рынков к политике правительства. Мы не смогли добиться такого доверия, но МВФ помог нам”. После принятого им решения ставка процента снизилась, а цены на рынке немного повысились. Чубайс отправился на отдых в Ирландию.

Но затем драконы-близнецы снова взревели. Илларионов, предсказывавший девальвацию в разговорах с чиновниками и политиками, стал высказываться более открыто в газетных статьях, особенно у Березовского в “Независимой газете”. 29 июля Илларионов провел пресс-конференцию, на которой сказал, что девальвация “неизбежна”. “Лучше принять неизбежное, — сказал он, — и это будет менее болезненно, чем девальвация, проведенная в более поздние сроки”.

Хотя правительство упорно продолжало утверждать, что девальвации не будет, на российских и мировых финансовых рынках сделали вывод, что она приближается. Аугусто Лопез-Кларос рассказал о встрече с представителями Министерства финансов, состоявшейся в начале августа. Правительство делилось с частными банкирами своими предположениями и крайне оптимистическими надеждами на то, что российские и иностранные инвесторы не уйдут с рынка ГКО. Эти же предположения легли в основу сделки с МВФ, но они оказались совершенно ошибочными. “Мы были поражены, — сказал Лопез-Кларос. — Они не понимали, что иностранные инвесторы уходят”.

Отъезды превратились в паническое бегство. “Когда была получена помощь МВФ, — рассказывал мне Борис Йордан, — большинство инвесторов подумало: прекрасно, мы получим ликвидные средства и постараемся перевести все, что сможем, за границу”. Другими словами, это не успокоило инвесторов, а лишь привело их к мысли, что им, возможно, удастся превратить свои акции и облигации в доллары прежде, чем устремиться к выходу. Проблема “ликвидности” — возможность превращения рублевых активов в доллары — была главной. Банковская система становилась все более неликвидной.

Не каждому удавалось добраться до выхода. Одни инвесторы получали наличность, а другие нет — в зависимости от сочетания факторов: связей, удачи, слухов, взяток и выбора времени. С 20 июля по 19 августа Центробанк израсходовал для поддержания рубля 3,5 миллиарда долларов. Рейтинговые агентства “Мудиз инвесторе сервис” и “Стандард энд Пурз” понизили оценку России и ее ведущих банков. Банк Смоленского “СБС-Агро” попытался избавиться от горы государственных ценных бумаг в отчаянной надежде получить наличные деньги. В российской банковской системе наступил настоящий кризис ликвидности, и банки перестали предоставлять кредиты друг другу.

Беспокойство на рынке вызвало то, что Сбербанк, долг государства которому составлял 17 миллиардов долларов, отказался в конце июля реинвестировать доходы от погашения ГКО. Государство, испытывая нехватку наличных денег, было вынуждено еще больше влезть в долги, чтобы расплатиться по облигациям, срок погашения которых приближался. Контрольный пакет акций Сбербанка принадлежал Центробанку. Почему они неожиданно отказались продолжать игру? Они уходили со своего собственного рынка? Если так, то дела обстояли очень плохо. Илларионов сказал мне, что Сбербанк был крупнейшим игроком, ушедшим с рынка ГКО в течение двух недель, предшествовавших 14 августа. Он задавал себе вопрос: повлиял ли на это решение Центральный банк? По мнению Илларионова, Центральный банк играл в политические игры, пытаясь подорвать позиции правительства Кириенко или отвести от себя вину за кризис, который могла вызвать приближающаяся девальвация. В конце июля Центробанк по непонятным причинам на несколько дней заморозил счета Министерства финансов, парализовав его способность производить обычные платежи. Согласно мемуарам Батурина и его коллег, пришлось вмешаться Ельцину. Дмитрий Васильев, часто критиковавший Центробанк, также упомянул этот эпизод в качестве примера того, как банк играл в опасную политическую игру с правительством. “Это была полная, стопроцентная провокация, — говорил Васильев о замороженных счетах. — Думаю, что они хотели свергнуть правительство или заставить правительство сделать что-то”.

Чубайс признал, что перестал ощущать настроение рынка. “Мы были уверены, что сможем решить проблему благодаря помощи МВФ, — сказал он. — Я ошибался. Ситуация не изменилась”. Как отметил Гайдар, они не сумели понять, насколько глубоким было недоверие рынков к правительству. “Многие люди, включая меня самого, считали, что июльский транш изменит отношение рынка”, — вспоминал он. Они ошибались, но Гайдар был слишком занят текущими финансовыми проблемами; он даже не допускал мысли, что они обречены на поражение.

Ельцин также чувствовал себя беспомощным. Как вспоминали его помощники, “когда Центральный банк заявил, что ситуация контролируется, что случались вещи и похуже, что мы справимся, он нервничал и испытывал мучительные сомнения, но все еще верил в это”. Ельцин не разбирался в экономике, но часто опасался, что допустил ошибку с единственной валютой, в которой разбирался очень хорошо, — с политической властью. Кому он не предоставил достаточно власти, спрашивал он себя? Кого не сумел поддержать?{549}