Книга Рубеж Империи: Варвары. Римский орел - Александр Мазин

Из рассказа Геннадий мог сделать однозначный вывод: нынешний император, хоть и молодой, дипломатом оказался изрядным, потому что мелкими подачками рассорил между собой союзников из разных германских племен, отчего половина из них оскорбленно удалилась, а оставшиеся уже не выступали единым фронтом и, вместо того чтобы торговаться с Римом из-за размера компенсации, перегрызлись из-за того, как впоследствии эту компенсацию делить. В конце концов император все же отстегнул варварам золота, но ровно в пятьдесят раз меньше, чем они требовали изначально. И выдал это золото не всем сразу, а самому сильному из союзных вождей. А тот, разумеется, большую часть захапал себе. Остальные немедленно обиделись и пригрозили разборкой.

Назревала локальная войнушка, в которой подстрекателям-римлянам отводилась очень удобная роль «миротворцев».

Черепанов вынужден был признать, что история склонна к повторениям, а имперская политика везде одинакова. В его время действовали точно так же. Те же Штаты, например, сначала стравливали своих потенциальных противников-петушков, потом «мирили», не жалея боеприпасов, а в финале ощипывали обессилевших соперников и с аппетитом их кушали.

Оказалось, впрочем, что дипломатические игры императора одобряют далеко не все. Гонорий Плавт слушал, слушал, а потом грохнул тяжелым серебряным кратером о стол и заревел, что Александр – сопляк, маменькин сынок, что еще за монарх[86], который делит власть с бабой? А бабам вообще не положено лезть в политику, а положено варить кашу и задирать подол, когда мужчина велит.

В триклинии повисла неприятная тишина.

Все разговоры смолкли. Даже игроки, шумно и азартно резавшиеся в кости, прервали свое занятие и уставились на Гонория.

Озаботившийся купчик тут же склонился к кентуриону и зашептал, что, мол, не стоит оскорблять богоравного Августа, поелику всегда есть уши, которые слышат, и языки, которые…

Говорил он, несомненно, из лучших побуждений, но Плавт послал его к воронам и заявил, что воин, победоносно сражавшийся за императора в Мидии, может говорить что желает. И точка. Тем более если воин этот совсем недавно вырвался из лап варваров, в которые угодил благодаря дипломатии императора.

Тут Гонорий опять грохнул по столу и призвал Черепанова в свидетели, что варвары многочисленны, дики и жаждут присосаться к вымени римской волчицы. И лично он, настоящий легионер и римлянин, знает только один способ отбить у них это желание: отрубать поганые руки. А еще лучше – головы. Так поступал Гай Юлий. Так поступал Траян. И так поступает он сам, Гонорий Плавт Аптус. А если какой-то там император, пусть даже потомок славного Септимия Севера, вечная ему слава, полагает иначе, то императору следует оторваться наконец от материнской сиськи и поглядеть правде в глаза.

Тут в глазах у самого Плавта что-то мелькнуло, и тон его слегка изменился. В мощный голос кентуриона вплелась некая сальная нотка. И он еще громогласнее переключился на собственно сиськи матери Августа и заявил, что тут он, Гонорий Плавт Аптус, выражает свое полное одобрение. Сиськи у императрицы Мамеи самого высшего качества. Лично он, Плавт, с удовольствием бы подержал такие сиськи в своих мозолистых руках.

Тут даже лысый гей забыл о своем дружке и уставился на разошедшегося оратора.

А вот у Черепанова опять возникла некая несуразная мысль.

Геннадий неплохо улавливал интонации. И готов был поклясться, что первая часть речи друга была совершенно искренна, а вот что касается сисек императрицы… С этого момента в речи оратора появилась некая, еле уловимая фальшивинка, небольшой перебор. Тот самый, который отличает искренне верующих от тех, кто желает выглядеть искренне верующими…

А ведь Плавт – не тот человек, который станет прикидываться религиозным, даже если в качестве бога выступает толстый коротышка с метровой хреновиной. Слишком кентурион самодоволен и самоуверен для подобного лицемерия. Гонорий горд. Но хитер. Что уже не раз с успехом доказывал. Значит, если Плавт лишь играет ярого поклонника Приапа, да еще так, что эта игра стала его альтер эго[87], значит, на то есть некая причина. Достаточно серьезная, поскольку и сам Гонорий Плавт – серьезный мужик. А бутафорит он очень даже качественно… А если Плавтово поклонение Приапу сродни тому «ручейку», который когда-то «проложили» подручные одного китайца в горах Южной Америки, то, значит, под «ручейком» прячется нечто очень серьезное. Интересно – что?

Пока Геннадий размышлял, кентурион разливался соловьем, провозглашая эротический, нет, скорее порнографический панегирик императрице-матери. Судя по всему, Плавт намеревался ораторствовать долго… Но тут появились девочки.

Две накрашенные и завитые особы в туниках, не столько скрывавших, сколько открывавших. Обе тут же плюхнулись: одна – рядом с Плавтом, вторая – под бочок к Черепанову. И сразу полезла подполковнику в штаны, но запуталась в завязках. Да, с туникой, ясное дело, проще.

Геннадий отпихнул девку, и та, с готовностью опрокинувшись на спину, раздвинула коленки. Ляжки у нее были гладкие и розовые. Под цвет туники. Вообще-то она была ничего. Фигурка, мордочка. Но очень напоминала куклу: красными губками бантиком, румянами на щеках, желтыми кудряшками.

Плавтова «дама» пискнула и тут же захихикала.

– Эй, Парсий! – хорошо поставленным голосом полевого командира гаркнул кентурион. – Готова ли комната?

– А как же, господин примипил! – моментально отозвался хозяин. – Давно готова!

– Молодец! Не забыл, значит, моих вкусов! – Плавт ущипнул свою «даму» за ягодицу. Та снова пискнула и шлепнула Гонория по руке.

– Ваши вкусы забыть невозможно, доблестный господин!

– Пошли, Череп! – Гонорий поднялся. – Эй, Парсий! Мне одной девки мало будет! Ты меня знаешь!

– Не изволь беспокоиться, доблестный кентурион! Вскорости еще двух пришлю! Немедля, как только освободятся!

– Что?! – От рыка Плавта качнулись ширмы у стенных ниш. – Ты что же, яйца сушеные, мне попользованных девок подсунуть намерен? Мне?!

«Будет буча», – подумал Черепанов, знавший, что Гонорий скор не только на… определенные части тела, но и на руку тоже.

Однако хозяин тоже был не лыком шит.

– Как можно, доблестный господин Плавт! Отдыхают девочки. Сил набираются. Разве ж я не знаю, какой темперамент у господина кентуриона!

– Ладно, живи, – буркнул Гонорий, подхватил серебряный кратер с вином, выплеснул в глотку. – Пошли, Геннадий! Покажем этим сучонкам, что у нас есть!

Грубость Плавта слегка покоробила Черепанова, но девок нисколько не обидела. Одна уже висела на плече кентуриона, вторая – на шее Геннадия.

Стоя, она оказалась ростом с подполковника, даже чуть повыше. Правда, деревянные подошвы ее сандалий были сантиметров пятнадцать толщиной. Изо рта девки пахло чесноком.