Книга Муравечество - Чарли Кауфман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Я слышу воздушную тревогу и выглядываю в окно. На улице внизу переполох. Пожар. Везде. Прямо как в романе Барбосае. Здания, машины, телефонные провода, деревья — всё в огне. Я прищуриваюсь в пылающее небо, полное белого дыма, ищу съемочные дроны, но ничего не вижу. Хотелось бы позвать кого-нибудь к окну вместе со мной, но дома больше никого. Клоунесса Лори уехала неделю назад. В какой-то цирковой лагерь для людей среднего возраста при поддержке Американской ассоциации пенсионеров. Я вспоминаю о Марджори Морнингстар внизу, в моей бывшей квартире. Она хорошая, а также с прекрасным сложением тела, и, если я не ошибаюсь, мы сотрудничали по поводу неудавшегося бизнес-плана. Что-то в связи с туалетами? Я не иду в лифт; отлично знаю, что во время пожара в лифт не заходят. Уж это-то мне вбили в голову на уроках ОБЖ в начальной школе. Я пою песенку с урока — написанную на мелодию «Моряка Попая» — и чувствую крупицу ностальгического спокойствия:
Запоминающаяся мелодия, и не могу выкинуть ее из головы всю дорогу вниз по пятнадцати пролетам веревочной лестницы до квартиры Марджори. Марджори Морнингстар, как я узнал, выкупила все здание целиком, за исключением моей квартиры. Потом выпотрошила его и оставила огромное пространство, как в соборе. Ее кровать — двенадцать метров в ширину. Оказывается, моя квартира (точнее, квартира Б3) висит в ее квартире на цепях. Это объясняет мою неотступную mal de mer[171]. Я замечаю — кажется, впервые, — что ОБЖ-песенка особо не рифмуется. А еще в ней нет ни слова о лифтах. С чего я взял, что есть? И все же я всегда ее любил и поражался, как легко она ложится на мелодию «Моряка Попая». Кое-что исправить просто. Например, «Поднимай от коленей тяжелые штуки». Тут и думать нечего. Наверное, будь у меня время, я бы придумал еще больше исправлений, но там пожар и… Например, может быть какой-нибудь синоним улицы, который рифмуется со «свининой», но сейчас времени нет, потому что… А! Может, наоборот: «свиной» и «большой». Неплохо. Хотя мне будет не хватать слова «свинина». Мне нравится слово «свинина». В нем есть какая-то жизнерадостность. Свинина. Свинина. А еще дети должны смотреть налево и направо на любой улице, а не только на больших. Нет ли какого-нибудь синонима у «любой», чтобы рифмовался со свининой? Сейчас на поиски времени нет. «Не ешь недожаренный стейк свиной / Смотри по сторонам на улице любой» — пока что не так уж и плохо, в качестве заплатки.
Я стучу в дверь Марджори. Дверь поддается. Эти слегка приоткрытые входные двери — просто ленивый киношный приемчик для того, чтобы персонаж вошел в чужое жилье и слонялся без разрешения. Обычно там они находят что-нибудь зловещее: труп, признаки борьбы, контрабанду, что угодно. Даже не ожидал открытой двери в своей настоящей жизни — только в кино. До этого момента. Неясно, какой этикет применим к этой ситуации, настолько это маловероятно в настоящей жизни. И потому я делаю так же, как в кино. Заглядываю.
— Эй?
Ответа нет, и внутри тише тишины, что тоже очень киноподобно.
— Эй? — пробую я еще раз. — Марджори?
Ничего.
— Это Б. Просто пришел проведать!
Ничего.
— Я беспокоился, потому что — не знаю, смотрела ли ты в окно, но там просто мир пылает.
Вот теперь настал момент, когда можно войти, потому что в кино, возможно, Марджори лежала бы умирающей или мертвой, а мне пришлось бы вызвать скорую или катафалк соответственно. Так что я вхожу. Ни следа Марджори. Перехожу из комнаты в комнату. Все еще ни следа. Она ушла или просто растворилась в воздухе? Неизвестно. Вхожу в ее великолепно оснащенную домашнюю звукозаписывающую студию. Пусто. В ее катушечный магнитофон «Ампекс AG-350-2» 1967 года выпуска заряжена пленка. Впечатляющее оборудование. Олдскул. А эта Марджори по мне. Хотелось бы поболтать с ней насчет аналога против цифры. Уверен, мы сходимся во мнении, а это вполне может привести к роману. Тут в голову приходит: возможно, на записи она оставила намек на свое местонахождение. Я включаю, настраиваю уровень, который у нее слишком задран (об этом мы с ней еще поговорим), и слушаю:
«Устали? Работа? Дэйви — на футбольную тренировку? Элспет — на балет? Одежда нестираная? И где, черт возьми, любимые запонки Майкла?! Может, пора взять отпуск от кухни. Новый семейный ужин „Ведро Веселья“ от „Слэмми“ предлагает все, что нужно вашей команде для здорового, свежего и веселого вечера: пятьсот куриных ножек в одном удобном бездонном клоунском ведре, теперь с бесплатной…»
Голос замолкает. На записи тишина. Почему-то еще тише тишины. Зловещая. Я жду. Может, она ушла в туалет и не стала выключать аппарат. Маловероятно. Во-первых, она остановилась на полуслове, а во-вторых, на записи нет звука шагов. Будучи мастером фальшивых шагов, я всегда прислушиваюсь к настоящим, чтобы лучше им подражать, и потому замечаю, когда они отсутствуют. Я оглядываюсь в поисках следов борьбы. Их нет. Пожалуй, борьба тоже попала бы на запись, так что, если подумать, ничего удивительного. Хотя задним умом любой крепок, не правда ли? Вдруг в магнитофоне — новый голос. Не могу определить, мужской или женский. Больше похоже на голос в моей голове. То есть непохоже на голос вообще. Непохоже ни на что. Ведь на самом деле внутренний мыслительный процесс не похож на голос. Внутренний голос невозможно воспроизвести в кино, и все же вот он, на пленке, и мне никак не понять, чьи это мысли — Марджори, кого-то другого или, собственно, мои.
«Здесь. Здесь. Здесь. Что дальше? Сколько еще? Куда? Зачем? Что случилось? Со мной что-то случилось. Что случилось? Зуд. Все чешется. Да. Да-да-да, но не получается его контролировать. Нужно чесать сильнее. Вчера ночью пришлось заснуть в слезах. Первый день — просто фокусироваться на дыхании. То и дело встречаю везде одну и ту же песню. На ее середине — каждый раз одна и та же мысль: понятия не имею, о чем песня. ЭТО ЧТО, Я? Каким-то образом записывается мой голос в голове? Каким-то образом записывается по тому, что осталось от… Или мне кажется?» — звучит запись.
Ничего себе, думаю я, и в то же время «ничего себе» говорит магнитофон.
