Книга Потрясающие приключения Кавалера и Клея - Майкл Шейбон

И посему вмешаться и заявить требование, к коему подталкивала Джо вновь пробудившаяся любовь, было немыслимо; однако ни о чем больше он думать не мог и из-за этого бродил по дому, неотвязно сгорая от смущения. В госпитале на Кубе у него развилась благодарная страсть к одной красивой медсестре, бывшей светской львице из Техаса, известной под именем Дина из Медины, и он провел невыносимый месяц в сухой жаре Гуантанамо, стараясь удерживаться от эрекции всякий раз, когда она приходила обтирать его губкой. С Розой у него сейчас происходило то же самое. С утра до ночи он только и делал, что давил в себе мысли, утрамбовывал чувства. У него уже ныли челюсти.

Более того, он улавливал, что она его избегает, заранее уклоняется от авансов, на которые он никак не мог себя сподвигнуть, и от этого чувствовал себя совсем мерзавцем. После первого разговора в кухне ему и Розе никак не удавалось завести следующий. Некоторое время Джо так занимали собственные неуклюжие попытки начать светскую беседу, что он не замечал, как Роза сдержанна, когда они остаются вдвоем. Наконец заметив, он списал ее немногословие на враждебность. Целыми днями он стоял под холодным душем воображаемого Розиного гнева, полагая, что целиком его заслужил. Не только тем, что бросил ее беременной, одну и в беде, а сам отправился в безрезультатную погоню за невозможным возмездием, но тем, что за все эти годы вдали от нее так и не вернулся, не позвонил и не черкнул ни строки, ни единого разу о ней не вспомнил, – так, воображалось ему, воображается ей. Молчание между ними ширилось, как газ, и лишь сильнее распаляло стыд и желание. В отсутствие вербального контакта Джо стал очень чуток к другим Розиным проявлениям – бардаку ее макияжа и кремов и лосьонов в ванной, испанскому лишайнику ее белья, что болталось на штанге душевой занавески, раздраженному звяканью ее ложки о чайную чашку в гараже, кухонным посланиям, написанным майораном, беконом, луковыми кольцами во фритюре.

В конце концов все это стало нестерпимо; настала пора, решил Джо, сказать хоть что-то, но в голову приходило только «пожалуйста, прости меня». Он принесет формальные извинения, будет просить прощения долго и униженно, сколько потребуется, отдастся на ее милость. Он обдумывал, и планировал, и репетировал эти слова, а столкнувшись с Розой в узком коридоре, просто взял их и выпалил.

– Слушай, – сказал он. – Прости.

– Что ты сделал?

– В смысле, за все прости.

– А. Это, – сказала она. – Ладно.

– Я понимаю, что ты, наверное, злишься.

Она скрестила руки на груди и уставилась на него – лоб широк и гладок, губы стиснуты в надутую гримаску сомнения. Джо никак не мог прочесть выражения ее глаз – оно все менялось и менялось. Наконец она опустила взгляд на веснушчатые руки, залившиеся розовым:

– У меня нет права злиться.

– Я тебе сделал больно. Я бросил. Свалил работу на Сэмми.

– За это я на тебя не в обиде, – сказала она. – Абсолютно. Да и он, я думаю, на самом деле тоже. Мы оба понимаем, почему ты уехал. Мы и тогда понимали.

– Спасибо, – сказал Джо. – Может, вы мне как-нибудь объясните.

– Но вот когда ты не вернулся, Джо… Когда ты прыгнул за борт или что ты там сделал…

– Тоже прости.

– Вот это мне было очень трудно понять.

Он потянулся к ее руке, сам поражаясь своей смелости. Роза дала ему подержать ее руку девять секунд, а потом отняла. Глаза ее от укоризны чуточку косили.

– Я не знал, как к тебе вернуться, – сказал Джо. – Я годами пытался, уверяю тебя.

И вдруг, к его изумлению, ее губы прижались к его рту. Джо вдавил ладонь в ее тяжелую грудь. Они боком врезались в деревянную стенную панель, сбив с гвоздика фотографию Этель Клейман. Джо зарылся рукой под молнию на Розиных джинсах. В запястье ему впились металлические зубы. Он ни на миг не усомнился, что сейчас она стянет джинсы, а он взберется на нее прямо здесь, в коридоре, пока Томми не вернулся из школы. Джо все понял неверно: она отгораживалась от него не злостью, а стеклом такого же неодолимого томления. Не успел он и глазом моргнуть, они опять стояли в коридоре, и верещание всевозможных сирен и сигналов воздушной тревоги внезапно смолкло. Роза поправила все, что он растрепал, застегнула джинсы, пригладила волосы. По щекам у нее размазалась краска помады.

– Хм, – сказала Роза. А потом: – Пожалуй, не сейчас.

– Я понимаю, – сказал он. – Пожалуйста, скажи когда.

Он имел в виду изобразить терпение и готовность к сотрудничеству, но вышло как-то пришибленно. Роза рассмеялась. Обхватила его руками, и он втирал размазанную помаду ей в щеки, пока совсем не исчезла.

– И как же тебе удалось? – спросила Роза. Кончики ее зубов от чая потемнели. – Спрыгнуть с парохода посреди океана?

– Я и не был на пароходе, – сказал Джо. – Я вечером перед этим улетел на самолете.

– Был же приказ. Медицинские заключения, я не знаю. Сэмми показывал мне копии.

Джо надел загадочную улыбку Кавальери.

– Верен кодексу, как всегда, – сказала Роза.

– Я все очень умно сделал.

– Не сомневаюсь, миленький. Ты всегда был умным мальчиком.

Он губами прижался к ее пробору. Темя заманчиво пахло ее любимым лапсангом – как спичечные головки.

– Что будем делать? – спросил он.

Она ответила не сразу. Отпустила его, попятилась, склонив голову набок, изогнув бровь, – дразнящая поза, которую он отлично помнил по прежним временам.

– У меня идея, – сказала Роза. – Давай ты подумаешь, куда будешь складывать эту свою чертову прорву комиксов?

14

Девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь. Девяносто семь.

– Сто два.

– Я насчитал девяносто семь.

– Ты ошибся.

– Нам понадобится грузовик.

– А я о чем?

– Грузовик и потом еще целый, бляха-муха, пакгауз.

– Я всегда хотел пакгауз, – сказал Джо. – У меня всегда была такая мечта.

Джо предпочитал не уточнять, сколько именно комиксов в сосновых ящиках его собственного изготовления – полные коллекции «Экшн» и «Детектив», «Черного Ястреба» и «Капитана Америка», «Преступление не окупается» и «Справедливость найдет виновного», «Иллюстрированной классики», и «Библии в картинках», и «Вжика», и «Вау», и «Зипа», и «Зута», и «Смэша», и «Крэша», и «Пепа», и «Панча», и «Потрясающих», и «Захватывающих», и «Великолепных», и «Популярных» – он собрал, однако в письме, которое прислали юристы корпорации «Риалти ассошиэйтс секьюритиз», владельцев Эмпайр-стейт-билдинг, все было очень четко. «Невидимые кремы Корнблюма» выселяются вследствие нарушения условий аренды, и это означает, что девяносто семь или же сто два деревянных ящика, набитые комиксами из коллекции Джо, – а также все остальные его пожитки – нужно либо вывозить, либо выбрасывать.