Книга Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

И, знаете, я другой такой страны не знаю… Я именно об отношении к детям. У меня сложилось четкое ощущение, что детей у нас ненавидят. Честно признаюсь, такое чувство меня и в детстве посещало. Ну ладно — что с ребенка взять. Но когда это ощущение сопровождает всю сознательную жизнь, стоит разобраться.

Мы, говоря о детях, как о будущем, замечаем при этом, что количество детских самоубийств зашкаливает.

Ау, будущее!

Причины разные. Но можно говорить и о целом: детям не дают жизни.

А что такое жизнь?

Это любовь и покой в семье. Уверенность, что тебя уважают, с тобой разговаривают, считаются.

Это — свобода выбора (начиная от того, с кем играть в детском саду, какой дорогой идти в школу, и — возможностью хоть часть дня прожить по-своему, не за уроками, не за заданиями, тупость которых порой поражает не только детей).

Жизнь — это еще и рост организма. Биологический рост. И чтобы организм рос здоровым, ему необходима радость, ощущение нужности, понимание: зачем я здесь, что со мной может быть через пару десятков лет, чего мне ждать и — ради чего.

Домашние задания — это особая песня. Это реквием по несостоявшемуся дню.

Когда я смотрю на домашние задания по русскому, математике, английскому у детей начальной школы, мне делается дурно.

Помните, что задавали нам? По русскому: упражнение. Может, правило выучить. Изредка — домашнее сочинение (это когда постарше стали.).

По математике — решить задачку и столбик примеров. (Собственно, это арифметика была.)

По иностранному языку: выучить новые слова (обычно их было 10, не больше) и подготовить текст к пересказу. Доступный маленький текст.

Я сама, без помощи взрослых (смешно даже говорить об этом), справлялась с этими уроками за час. И остаток дня гуляла до посинения. Собственно, никто из взрослых и не знал, где мы и что делаем, когда гуляем. Это было наше честно заработанное, личное время. Уроки сделала? — Гуляй.

Сейчас я сама себе не верю, что это счастье было в моей жизни. Ибо свобода — счастье несказанное.

Мало нам задавали? Нет! Мы успевали много сделать на уроке. И — хватало. Много моих базовых знаний дала мне школа. Бесплатная советская школа. О репетиторах тогда и не слыхивали. Репетиторы возникали к выпускному классу. У нас дома на них средств не было. Я сама подготовилась и с первого раза поступила в вуз.

Я люблю учиться до сих пор. Мне нравится узнавать новое, осваивать. И я благодарна моей школе прежде всего за то, что у меня не отбили охоту учиться, загружая заданиями, в которых нет порой и смысла никакого.

У меня ощущение, что нынешние методисты не понимают, ради чего они работают. Система образования стала совершенно мертвой системой, обслуживающей себя.

Ведь знания нужны детям, чтобы потом их применить в жизни, а не для того, чтобы лишить детей последних сил. Школа должна не задавить, не задушить любую возможность роста (в том числе и творческого), а дать возможность новому человеку дышать и радоваться жизни.

Иначе человек не вырастет. То есть — физически подрастет, но так и останется безответственным ребенком, стремящимся любой ценой увильнуть от ответственности, от работы, от трудностей — то есть, от жизни, как таковой.

Сейчас детей рожают те, кто появился на свет в 90-х. Помните 90-е? Многие ли родители показывали своим детям образцы покоя, счастья и благоденствия? И — вина ли это родительская?

Вроде у нас сейчас много психологов, социологов, политологов. Вот бы собраться и обсудить вместе: как дать силы и чему научить поколение, рожденное в период катаклизма, катастрофы мирового масштаба?

Поколение, рожденное в 90-е, — специфическое. Ими надо особо заниматься. Особенности поведения, мироощущения, проблемы роста следует изучать и делать выводы.

А то все талдычим: лихие 90-е! Лихие 90-е.

А те дети так и не выросли. Но рожают сейчас детей, часто тяготясь, часто не имея сил растить ребенка и не понимая ни задач, ни ответственности…

Тут недавно Наина Ельцина сказала: «Государство в большом долгу перед теми, кто пережил 90-е».

Именно так. И главная проблема нашего будущего в том, как дать силу детям, у которых родители так и остались детьми… Не перегрузить бессмысленными заданиями, а подарить силу.

Или у нас нет будущего?

Я не хочу так думать. Не могу себе позволить.

Но мысли лезут и лезут.

Девятнадцатилетняя мать, оставившая умирать свою девятимесячную дочь…

Служитель порядка, сломавший подростку ногу за то, что тот попал в него снежком…

Насилие, смертоубийство, унижение, дикая брань.

Агрессия на каждом шагу (это бросается в глаза с первой минуты после возвращения на родную землю)… Гражданская война?

И сколько она будет длиться? И что потом?

Вопросы…

Теперь только счастье?

Мы любим, чтобы все, как в сказке, хорошо кончалось. Помучились-пострадали герои, а потом зато все у них загляденье!

Да — все загляденье! Потому что жизнь — загляденье. Успеть бы налюбоваться!

Но были и в эти годы в моей жизни тяжелейшие испытания, какие, по справедливости, не должны, наверное, проходить люди, живущие в уважающей себя стране.

Были чудовищные события, связанные с крушением последних иллюзий. Я написала о них в романе «И в сотый раз я поднимусь», который не раз тут упоминала. И если к каким-то, пусть болезненным, воспоминаниям мне пришлось в этой книге вернуться, то есть события, на которые я оглядываться больше не хочу. Мы их прожили, пережили и идем дальше.

Одно скажу. Государству имеет смысл искать опору в людях, стойко переживших определенные трудности и оставшихся достойными людьми. Но если ставить под угрозу само существование таких людей, если уничтожать последнюю надежду, то с кем ты останешься, государство? И кто тебе поможет?

Для меня объяснением многому тому, что сейчас происходит с нами, служат слова протоиерея Дмитрия Орлова, написанные мне 11 ноября 2005 года:

«Еще приходят мысли о том, что такие знаковые несчастья говорят о нашем сегодняшнем мире. Что и все мы своими грехами привлекаем в наш мир диавола, часто дружим с ним, имеем с ним общие дела. Мы привыкаем к нему, а ему хорошо с нами. Какой мир мы оставляем детям».

Любовь

В одну из последних наших встреч папа сказал мне:

— Вот говорят — любовь… А я прожил жизнь и так и не знаю толком, была ли она, любовь, какая она.

И еще он сказал:

— Ты рождена для любви.

Я запомнила папины слова, как и все, что он говорил мне, и стала думать: а была ли в моей жизни любовь — та, для которой я рождена?