Книга Берсерк - Ольга Григорьева

– Почему ты так решила?

Да потому, что я уже слышала за спиной плеск черных крыльев, а на моей груди все еще стояла печать Мореновых созданий!

– Ах вот что! – улыбнулся он. – Но поверь – все зависит от тебя…

– И это?! – Я рванула ворот рубахи. Гладкая спина паука засияла на солнце, и от ее блеска померкли даже солнечные лучи.

– Это? – Отшельник коснулся моей груди. – Это пустяки.

Я взглянула на его раскрытую ладонь. Там, втягивая длинные щупальца, корчился большой черный паук. Он дергался, сплетал мохнатые лапы, дрожал и становился все меньше и меньше, пока не превратился в обыкновенный черный с зелеными прожилками камень. Такие в великом множестве валяются на любом морском берегу.

– Это… Это… – забормотала я.

– Это камень, – отбрасывая прочь моего мертвого. мучителя, сказал старик и отвернулся. – Настоящие бесы жили в твоей душе, а это всего лишь камень… Я сделал все, что ты хотела. Теперь иди.

Иди… Куда идти? С этого острова вел лишь один путь – море, а у меня больше не было корабля.

– Ступай, – настойчиво повторил старик. – Уходи и помни мои слова.

Протестовать или объяснять не было смысла. Я вздохнула, низко поклонилась хозяину и побрела прочь. В конце концов, на острове наверняка не одна такая пещера. Топор и меч у меня есть, обживусь, а потом, может быть, сюда забредет случайный корабль и возьмет меня с собой. В моей котомке осталось еще немного денег…

Внезапно вспомнилось Приболотье, веселая речка с ее камышовыми зарослями и песчаными отмелями, чахлые березки и крытые дранкой крыши… Как давно я не была дома! Сколько лет потратила впустую, гоняясь за своими детскими страхами. Хотела избавить мир от зла, а принесла в него лишь разрушение. Даже Хаки оказался добрее меня. «Сохрани мой род», – сказал он. Неужели даже там; в далекой Вальхалле, он помнил о своем хирде? А я вот не думала ни о ком… Не обзавелась родичами, не сохранила любовь, не сберегла дружбы вот и осталась поломанная и одинокая, как та береза на Красном Холме…

За поворотом звякнуло железо. Привычка взяла свое я отскочила за камень, плашмя рухнула на землю и осторожно выглянула из-за выступа.

Они шли по тропе. Скол, Хальвдан, Гранмар, Мюсинг… Мне были хорошо видны их суровые лица и сверкающие в руках мечи. Куда они шли? Может, поняли, что я вовсе не валькирия, и теперь хотели расквитаться за обман? Или просто желали навек избавиться от меня? Ведь у нас в Приболотье умели убивать даже бессмертных колдунов. Вгоняли осиновый кол в сердце, подрезали жилы на ногах, и черный колдун навсегда оставался под землей. Наверное, и урмане умели убивать своих духов.

Скол перемахнул через камень и прислушался. Вдалеке зазвонил колокол.

«Он висел над пещерой, – вспомнила я и испугалась: – Старик!» Не найдя меня, урмане примутся за старика. Отшельник не выдержит пыток…

Я выскочила на тропу и вытащила меч. Скол остановился. Взгляд кормщика ощупал мою одежду, скользнул по лицу и замер на оружии.

– Почему вы не ушли? – стараясь держаться спокойно, спросила я. «Теперь можно и умереть, – вертелось в голове. – Теперь я свободна от мар и, наверное, попаду в ирий с его молочными реками и сладкоголосыми птицами…»

– Мы ждали тебя, – негромко ответил Скол. – Ты не возвращалась три дня, и мы стали волноваться.

– Но вы освобождены от клятвы.

Стоящий позади кормщика Хальвдан вложил меч в ножны. Викинги за его спиной принялись спускаться обратно, к морю.

– Она вернулась! – крикнул чей-то голос. Весть понеслась по цепочке и пропала где-то вдали за каменными уступами.

Скол покачал головой. Русые волосы кормщика растрепались, – а узкие губы искривились в насмешливой улыбке.

– Никто не может освободить нас от клятвы. Даже ты… Ты забрала нашего хевдинга, ты спасла нам жизни, ты сохранила «Акулу», значит, мы – твои хирдманны.

Все верно. Эти воины давали клятву не мне и не своим богам, а самим себе. Они избрали меня хевдингом и теперь не оставят ни в беде, ни в счастье. Однако они привыкли к битвам…

– Я больше не хочу сражаться, – попыталась объяснить я. – Со мной вам не видать славных побед и богатой добычи…

Он кивнул:

– Жизнь уже битва. Иногда самой великой оказывается бескровная победа. Можно бороться с людьми можно с богами, а можно и с самим собой. Мы пойдем туда, куда поведешь ты…

Я задумалась. "Сохрани мой род, – зазвучали в голове слова Волка, а перед глазами возникла тихая, поросшая камышом речка. «Что ж, – сказал бы мой Бьерн, – значит, так угодно богам. Ты научилась убивать, теперь нужно учиться беречь».

– Пойдем, – вкладывая меч в ножны, сказала я и зашагала мимо Скола вниз по тропе, где в синем мареве покачивался длинный черный корабль. – Пойдем жить…

ЭПИЛОГ

В тот день в Приболотье выдался на редкость жарким. Солнце сияло так, словно желало растопить землю. Невзирая на запреты матерей, ребятня удрала к реке и, оглашая всю округу радостными криками, вовсю плескалась в мутной воде. Бабы забыли стыд и разделись до исподниц, а занятые постройкой нового большого дома мужики с завистью косились в сторону реки.

– Эй, не ленись! – прикрикнул Важен, и, повинуясь приказу старейшины, топоры застучали с прежней слаженностью.

Важен был еще не стар, но его знали и уважали во всем Приболотье. Ему выпала нелегкая доля. Он еще помнил, как почти двадцать лет назад на его родное печище напали берсерки. Тех людей, что не успели убежать, они убили, а дома сожгли. Беженцам пришлось несколько дней провести в лесу. Они ночевали под елями, питались лишь грибами да ягодами и с горечью глядели на ползущий к небу дым. Все знали, что это за дым. Даже маленький Важен… А когда голод выгнал людей из лесу, на месте старого печища остались лишь горелые руины да обглоданные зверьми кости. Восстанавливать пепелище оказалось некому. Из мужиков никто не уцелел, а бабы с ребятней похоронили изуродованные трупы и подались к родичам. Остались лишь те, кому было некуда идти. Мать Бажена с сыном и тремя дочерьми тоже осталась. Они поднялись выше по реке и стали ставить себе новые дома. С детства Важен запомнил, чего стоит один-единственный сруб. Потом и кровью дался ему первый дом, слезами и мозолями – второй, бессонными ночами – третий. А едва отстроив, мальчишка стал учиться держать в руках не только топор но и меч – ведь новое печище нужно было оборонять от врагов. Когда ему исполнилось двенадцать, мать умерла, и его избрали старейшиной. С тех пор он постоянно строил и защищал. В Приболотье с каждым годом становилось все больше находников на чужое добро то ливы, то варяги, то урмане. Да и князь требовал немалую дань. Однако Важен гордился своим печищем. Все тут было красиво, с умом… Жалел он только девок. Расплодилось их, ох, сколько, а поди подыщи каждой парня, да еще такого, чтоб не она к нему, а он к ней перешел жить.

Важен не любил отпускать своих людей. Этак можно и вовсе на безлюдье остаться… А он знал, каково это. Вот и ездил по всему Приболотью, сватал женихов. А между делом построил две набойные лодьи, чтоб самим ходить на рыбный промысел, а не втридорога покупать у купцов морские диковины. Кроме печища, у Бажена ничего не было – ни семьи, ни жены…