Книга Дети Третьего рейха - Татьяна Фрейденссон

В городе Херлинген, что находится в федеральной земле Баден-Вюртемберг, вы легко найдете улицу Эрвина Роммеля. Да и вообще в этой федеральной земле имя Эрвина Роммеля носит не одна улица и тротуар. И не только они: 1968 году состоялось торжественное открытие Роммельштрассе в Бад Канштатте, а также ряда мемориальных досок – в Вайнгартене и Голсаре (с золотым тиснением «Zum gedenken an Erwin Rommel, Generalfeldmarschall»124). Рядом с Ульмом, в городе Дорнштадт, были даже казармы Роммеля c дерзкой надписью на посту перед шлагбаумом – «Rommel Kaserne» – и его портретом. Имя Роммеля носил и эсминец, который был торжественно спущен на воду в 1969 году в присутствии вдовы гитлеровского генерал-фельдмаршала Люсии-Марии Роммель. Не обошлось, конечно, и без памятника в городе Хайденхайм, где в 1891 году родился будущий военачальник. Выглядит памятник так: в поле под одиноким раскидистым деревом и ведущей к нему дорожкой – прямоугольный кусок стены из известняка с гравировкой: «Genelalfeldmarschall ERWIN ROMMEL».

На всех торжественных открытиях мемориальных досок, памятников, казарм, спуске на воду эсминца, презентациях книг о народном герое и переиздании книги самого Эрвина Роммеля Infanterie greift an («Пехота атакует»), написанной им после Первой мировой войны, присутствовал его единственный сын Манфред. И как потомок, и как чиновник: с 1974-го по 1996 год Манфред занимал пост мэра города Штутгарта (переизбирали его два раза).

Разумеется, мне хотелось встретиться с Манфредом Роммелем: он давно вышел на пенсию и проживал в Штутгарте, городе, в котором родился 24 декабря 1928 года. Даже заочно было понятно, что к своему отцу он относится с большим уважением и любовью, – это не так трудно, когда твоего отца считают героем (даже несмотря на то, что работал он на благо Гитлера и Третьего рейха. Однако Манфред, как сообщила его дочь Катрин, был тяжело болен. Впрочем, немного подумав, Катрин предложила выход: она познакомит нас с отцом и матерью Лизелотте, но интервью даст сама, а отец, если будет в состоянии, пройдет по комнате или просто посидит в кресле. «На большее рассчитывать трудно, – добавила Катрин, – отцу всё хуже, и даже полчаса интервью потребуют от него запредельных усилий».

Это был жаркий июньский день 2010 года. Голубое небо с редкими белыми облачками переливалось лазурью, позволяя прямым солнечным лучам выжигать всё вокруг в тихом районе Штутгарта, где за невысокими заборчиками кокетливо прятались частные владения с ровно подстриженной травой, еще не утратившей свой сочный цвет, и благоухающими кустами роз…

Из состояния спокойствия меня выбил звонок Катрин: она сообщала, что по семейным обстоятельствам – у нее приболели дети – она не может оказаться сейчас с нами. Все ее планы, включая рабочий график, пошли насмарку. Я взглянула на часы. Съемка в доме Роммелей должна была состояться через полчаса. Затаив дыхание, я ждала, чем закончится сбивчивый монолог Катрин, густо сдобренный извинениями.

– Нет-нет, – сказала она вдруг, верно истолковав мое напряженное молчание, – не беспокойтесь. Съемка состоится, но без моего участия. Родители вас ждут, только постарайтесь не слишком… напрягать папу. Вы, когда увидите его, всё сами поймете – у него болезнь Паркинсона: он страдает уже почти пятнадцать лет, сидит на лекарствах, из-за которых получил еще и целый букет новых заболеваний… Извините, что говорю это… Но раз он не отказался сниматься, значит, возможно, чувствует в себе какие-то силы…

– Мы рановато приехали, нужно подождать, – заметил Сергей Браверман, пока оператор вытаскивал технику из багажника машины.

Мы лениво перебрасывались репликами.

– Да, еще полчаса. – Я снова посмотрела на часы: стрелки ползли так же медленно, как облака на безветренном небе. – А еще это солнце, эта жара…

Сергей заметил, что снимать мы будем в доме: судя по всему, Манфред вряд ли в состоянии выйти на улицу.

– А знаешь, как, оказывается, называют Манфреда здесь?

– Как? – Сергей подавил зевоту.

– Мистер Штутгарт. Судя по всему, его любят. И всё же… удивительное дело, он ведь сын того самого Роммеля. Разве не странно в принципе, что соратник Гитлера… герой?

– Он всё-таки военный и беспартийный, – заметил Сергей, – и, говорят, помимо того, что талантливый стратег, порядочный был еще и человек по отношению к своим войскам и к пленным…

«Был бы он таким милягой, окажись на Восточном фронте?» – подумала я и сказала вслух:

– Это повод называть в его честь улицы и открывать памятник?

– Возможно, есть что-то, чего мы не знаем?

– Намекаешь, что он был в активном сопротивлении?

– Вряд ли. – Сергей задумался. – Вряд ли. А что, в Германии все радостно принимают памятники и всё новые и новые книги о подвигах Эрвина Роммеля?

Не все.

За некоторое время до съемок в Штутгарте я прочитала несколько материалов в местной прессе. Всё-таки были те, кто не желал мириться с тем фактом, что Эрвин Роммель – национальный герой, память о котором нужно трепетно беречь и увековечивать. К примеру, «Казармы Роммеля» в 2007 году под давлением общественности были переименованы: оказалось, что в конце девяностых годов на эту тему развернулся целый диспут, в котором участвовали Berliner Zeitung, Frenkfurter Rundschau и другие уважаемые в Германии печатные издания.

Недовольство некоторых граждан памятником Эрвину Роммелю в Хайденхайме началось еще раньше, чем разгорелся скандал с казармами. В 1985 году активисты Friedensbewegung125 накрыли памятник черным саваном, на которым белыми буквами было написано «Dem NAZI-Helden ein Denlmal?»126. Спустя двадцать три года, в 2008 году, неизвестные вандалы «подправили» баллончиками надпись на памятнике. Так, вместо «Generalfeldmarschall ERWIN ROMMEL» появилась другая – «FASCHIST Genelalfeldmarschall ERWIN ROMMEL NAZI-SAU»127. Ущерб памятнику власти тогда оценили в 1000 евро.

Личность генерала, которым после войны так гордились, у третьего и четвертого поколения вызывала недоумение, и согласовать службу Гитлеру и рейху с тем, что Роммель был «хорошим парнем», у молодежи, взросшей на почве, пропитанной терпимостью, никак не получалось. Более того, Роммель скорее напоминал им о грязных страницах истории своей страны, которая не была столь кристально толерантна, как толерантна Германия сейчас. Да, в своей толерантности нынешние немцы, наверное, порой переходят все границы, как их предки в своей нетерпимости.

Дом единственного сына генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля, Манфреда, стоит на тихой улочке в престижном районе Штутгарта. Для жилища градоначальника, пусть и вышедшего на пенсию, этот дом показался мне излишне скромным. Вокруг него нет ни высокого забора, ни видеокамер, ни проволоки с током, ни даже таблички, предупреждающей о злой собаке. Вдоль извилистой дорожки ползет металлический поручень: бывшему мэру, видимо, тяжело подниматься.