Книга В ночь большого прилива - Владислав Крапивин

Он думал! Пока бежал и ехал, столько было горячечных мыслей, что болью и звоном отдавались в голове… Может, она попала в аварию и стала калекой, и хирурги бессильны, и она не захотела жить с сыном, чтобы не пугать его уродством… Или встретила какого-то человека, полюбила его, и они решили пожениться, а человек этот не хочет, чтобы у нее был сын… Дико думать такое про маму, но все же это было бы в миллион раз лучше, чем ее совсем нет на свете… Ну, пусть она не хочет его видеть, лишь бы она была!..

— Малыш, — неуверенно сказал диспетчер. — Ну как тебе объяснить? Ты ведь уже не маленький…

Ежики не заметил этой нелепицы — «малыш не маленький». Он сказал тихо и отчаянно:

— Голос-то ведь есть. Откуда он взялся?

— Голос… Да акустический компьютер смоделирует по образцу любую речь. Чтобы не отличалась от других объявлений.

— Нет… — Ежики упрямо махнул волосами (и полетели семена-парашютики). — Так не смоделирует, это живой голос. Ну зачем компьютер станет делать вдох между словами? Сперва «Якорное», потом… такое короткое дыхание и тогда уж — «поле»…

— А… что это за слова?

— Ну, название станции! Я же объясняю…

— Постой, мальчик… — Диспетчер нагнулся к нему так быстро, что Ежики, словно защищаясь, вскинул коленки, вдавился в кресло. Послушай, малыш… такой станции нет.

— Как это нет?

— «Якорное поле»?

— Да!

— Нет. Ты что-то… путаешь, наверно…

— Но я был там только что! Она перед Площадью Карнавалов! Маленькая такая станция, с окном и кораблем! А наверху поле и якоря!..

Ежики хотел уклониться, но диспетчер все же дотянулся, большой холодной ладонью потрогал ему лоб.

— Вы что, думаете, я больной?

Диспетчер вздохнул:

— Думаю — зачем ты морочишь мне голову?

— Вы сами морочите мне голову! — Ежики крикнул это с дерзостью отчаяния. Вскочил. Диспетчер смотрел внимательно и печально. Ежики обмяк, прошептал:

— Можно же убедиться, тут ехать три минуты. Сразу за Площадью Карнавалов… Ой нет, надо сперва назад, до Солнечных часов, а потом обратно…

— Почему? — спросил диспетчер строго и чуть насмешливо.

— Ну… там же, на Якорном поле, только один путь, линия Б… Там маленькая станция, даже поезд весь не влазит… — Под взглядом диспетчера Ежики совсем сник. Но тут же сердито вскинулся:

— Вы сами должны знать, вы главный!..

— Угу… — неопределенно отозвался тот. — Посиди минутку, я кое-что выясню… — И вышел.

«Зачем он скрывает? Военная тайна? Но в нынешнее время уже не бывает военных тайн… Никакой компьютер так не сделает мамин голос…»

Но надежда становилась все меньше, а тоска была большая. И пусто было, тяжело и тихо. Лишь еле слышно гудели за могучими стенами поезда.

Диспетчер вошел. Ежики опять сказал ему сквозь подобравшиеся слезы:

— Можно же поехать и проверить…

— Да зачем же ездить-то? Смотри… — Во всю стену диспетчерского пункта засветилась схема путей. Желтая паутина — Внутреннее, Среднее и Большое Кольцо, ломаные линии частых радиусов. И в этой паутине — как разноцветные мухи, бьются огоньки станций. С красными буквами названий.

— Иди сюда.

Ежики через силу подошел.

— Смотри: вот Площадь Карнавалов, вот Солнечные часы… Где здесь Якорное поле?

Не было Поля.

— А может, в другом месте? — сказал диспетчер. — Пожалуйста. Набери название сам.

Светящиеся клавиши пульта плохо были видны сквозь мокро-липкие ресницы. Ежики проморгался, без всякой надежды набрал по буквам: Я-К-О-Р-Н-О-Е П-О-Л-Е. Пискнуло в динамике, зажглось на экране: «Извините, такой станции нет…»

— Но она же совсем новая… — прошептал Ежики.

— Надеюсь, ты не думаешь, что новую станцию могут не подключить к сигнальной сети?

Именно так он и думал! Но ничего не сказал. Светящаяся схема путей нависала над ним и словно придвигалась. Будто хотела опутать клейкой паутиной… Она была лживая, эта схема! Ежики так и хотел крикнуть. Но горло распухло от подступивших слез. Он закашлялся. Поплыло в глазах. Ежики шагнул назад, опять сел. Уперся лбом в ладони, локтями в колени. Жалким клочком мотнулся у плеча полуоторванный рукав.

Ведь именно там, на станции, он порвал майку! На лестнице! Значит, лестница — есть! Станция — есть! Он поедет сейчас туда опять, увидит, докажет себе и другим!

Он хотел это яростно бросить диспетчеру, вскинул на него мокрые глаза. Но диспетчер смотрел мимо Ежики, на дверь. Сказал торопливо:

— Да-да, прошу вас…

Ежики сел пружинисто и прямо. В дверях стоял Кантор.

Оказалось, что на улице уже лиловый вечер. Такой же липкий и душный, как день. Но под прозрачный колпак автомобиля тут же накачало свежего воздуха. Даже с запахом сосны. Кантор сказал в микрофонный раструб автоводителя:

— Сектор «Зэт», четвертая линия, на тройном желтом два отрезка налево…

Он всегда точен и спокоен. Кантор…

Поехали… За прозрачным пластиком исказилась, уплыла назад светящаяся башня «Трамонтаны», по мягким изгибам стекла побежали отблески рекламы. Ежики вдавился в пухлые подушки заднего сиденья.

Кантор сидел впереди. Видны были крупные покатые плечи, лысина, маленькие круглые уши и край очков. На тонкой никелевой оправе загоралось искорки.

Зачем он носит очки с оптическими стеклами — такую дикую старомодность? Хочет показать, что весь в заботах и нет у него времени на возню с контактными линзами или на операцию с гибким хрусталиком?.. И лысина. Не больше недели надо, чтобы в парикмахерской вырастили человеку шевелюру любой пышности, а он… Или считает, что такая внешность самая подходящая для педагога-профессора и ректора?

Кантор, без сомнения, чувствовал взгляд лицеиста Радомира. Но не оборачивался и молчал. В молчании была деликатная укоризна и в то же время как бы понимание и уважение странностей своего ученика. «Что делать, господа, в лицее каждый ученик — тысяча загадок и проблем…»

«Однако долго вы не промолчите, господин ректор, я вас знаю…»

— Право же, Матиуш, такого я не ожидал… — Кантор слегка обернулся.

— А что случилось-то? — сказал Ежики из уютных подушек. — Разве я не имею права гулять по городу, когда нет занятий?

— Имеете, конечно… Однако ваши приключения, ваш вид…

— А что — вид? Просто, забыл капитанку на поле… А потешать прохожих вицмундиром я все равно не буду! Пацаны вслед орут…

— Ну и речь у вас… Понимаю, это способ самоутверждения. Хорошо, хорошо, не носите «вицмундир», это ваше дело. Мы живем в свободном обществе… Но ваше поведение в диспетчерской, ваши фантазии…