Книга Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

И она появилась. Нам неизвестно, как и когда он все узнал. Хотя если мы выйдем на шпионскую сеть, частью которой он был, мы еще сможем это выяснить. Подозреваю, что до начала пьесы он не только знал, что документ находился у Олдирна, но и имел представление о его содержании и о том, как он выглядит. Мне кажется, что на самом деле изначальный план основывался на подмене документа. Однако все предполагалось осуществить с изуверской жестокостью, план обязательно включал убийство – в этом-то отчасти и заключалось удовольствие. К этому времени, как я подозреваю, Меркалова превратилась в простую подручную. Она делала то, что приказывали, какими бы страшными эти приказы ни были. Вот таков был план…

– Совершенно очевидно, – прервала его герцогиня, – насколько прав был Джайлз, когда увидел, что все это как-то увязано с главной темой пьесы.

Эплби улыбнулся. Герцогиня явно была полна решимости убедиться, что несчастному Готту воздано должное.

– Совершенно верно. Вот только главным аспектом пьесы являлся не мотив личной мести, а вопрос о государственной власти. Там действительно шла борьба не на жизнь, а на смерть между Гамлетом и, скажем, правителями Эльсинора – или Скамнума.

Таков, повторяю, был план. Документ находился у Олдирна. Очень хорошо. Когда Олдирн останется один на задней сцене, Меркаловой просто оставалось выстрелить в него из своего укрытия между занавесами, выстрелить и тут же ускользнуть. Клэю, задержавшемуся на главной сцене ровно настолько, чтобы продемонстрировать, что он никоим образом не причастен к случившемуся, предстояло проскользнуть на заднюю сцену и завладеть документом. Он рассчитывал, что перед ним окажется только Боуз, и именно Боуза он мог послать за помощью. Преимущества подобного плана очевидны. Он сразу же отметал любую мысль о краже. Поскольку если бы кто-то заподозрил кражу, он бы тотчас заметил, что Олдирна застрелили при таких обстоятельствах, что покушавшийся просто не располагал временем, чтобы что-то похитить, прежде чем появятся Клэй или Боуз.

После завладения документом его планы целиком зависели от того, что подозревали, а что нет. Если бы тело Олдирна не обыскивали, он мог рассчитывать на то, что подозрений по поводу похищения не существует, что убийство расценивается таким, каким кажется на первый взгляд: безумным преступлением, совершенным автором посланий. В этом случае он считал, что сможет выйти из зала при отсутствии общего досмотра. Или, по крайней мере, ухитрится передать документ сообщнику из публики, который этому досмотру не подвергнется. Но если бы тело Олдирна обыскали, тем самым выказав подозрение, он предполагал, как мне кажется, прибегнуть к помощи поддельного документа, который он заранее заготовил. Он спрячет его в свиток, который подальше отшвырнет ногой, чтобы его не осматривали, а потом сделает так, что свиток вдруг найдется. Если поддельный документ на какое-то время примут за подлинный, и поэтому тревога немного уляжется, тогда у него снова появится неплохой шанс ускользнуть без общего досмотра. И наконец, в запасе у него оставался портативный фотоаппарат Меркаловой. В самом худшем случае он надеялся скрыться в своей уборной и там сфотографировать документ, что технически довольно непросто, а позже благополучно вынести крохотную камеру за пределы зала. Возможно, у него и был план, предусматривавший довольно большую вероятность этого. Я не могу его себе представить, однако уверен, что Джайлз смог бы.

Так вот, именно так – с небольшим отклонением от плана, к которому я подойду, – обстояли дела, когда сразу после выстрела Клэю пришел в голову более изощренный способ. И если вы думаете, что он действовал на грани фантастики, вы должны помнить, что сам по себе документ его нисколько не заботил. Все, чего он хотел, – это выглядеть гениальным в глазах Мелвилла Клэя.

Первое, что он сделал, когда придумал новый способ, – это освободился от средств, обеспечивавших старый план. Он избавился от ставшего ненужным фотоаппарата Меркаловой, и избавился от него при содействии мистера Криспина. Это был великолепный ход.

Эплби умолк, как показалось герцогине, словно Лионель Диллон, умолкавший при упоминании плотна Эль Греко «Погребение графа Оргаса». Он умолк, словно воздавая Клэю дань профессионального восхищения.

– Это был ход гениального ума, которым я хотел бы обладать. Ведь тем самым он подготовил ловкий трюк, когда подослал Меркалову, чтобы та набросилась на нас в комнате мистера Криспина и пафосно воскликнула: «Джервейс, они узнали?!» – после чего швырнула фотоаппарат на кровать. Эта сцена, разумеется, почти неразрывно связала мистера Криспина и Меркалову у меня в голове. И когда я выяснил, что мистер Криспин не может подозреваться в шпионаже, я автоматически оправдал и ее в этом аспекте.

Эплби сочувственно посмотрел на герцогиню. Она была ему симпатична.

– На самом деле, – продолжил он, – мне кажется, что есть вероятность того, что это дело станет известно у нас в конторе под названием «Полный крах Эплби».

Герцогиня рассмеялась:

– Весьма надеюсь на это: нынче утром мое сочувствие не распространяется дальше Джайлза и Нейва. Однако я в это не верю. Вы так складно все излагаете и, несомненно, напишете великолепно аргументированный отчет. А теперь, как вы неустанно повторяли всем вчера, продолжайте, пожалуйста.

– Так вот, Клэй избавился от фотоаппарата и, вне всякого сомнения, сжег поддельный документ, как и мисс… но это не важно. Затем он начал ждать момента, чтобы сыграть лучшую роль в своей жизни. В первом ряду, вдали от остальной публики, совершенно одна сидела вдовствующая герцогиня, престарелая дама, постоянно клевавшая носом и засыпавшая. А рядом с ней стоял аппарат Банни, тихонько урчавший и готовый записать все, что в него скажут. Несколько человек подходили поговорить с пожилой дамой. Это, похоже, не считалось общением со зрителями. Так что Клэй дождался, пока она снова заснула после микстуры Биддла, сошел с главной сцены, участливо сел рядом с ней, изобразил отрывки утешительного разговора, чтобы сидевшие рядом слышали это. А тем временем он мало-помалу прочитал весь документ в устройство Банни. Бумагу он держал, полагаю, спрятанной в программке, так что с виду сидевшим сзади казалось, что он две-три минуты учтиво беседовал с пожилой дамой. Вскоре он ушел и вернулся со старым мистером Коупом – великолепное завершение сценического эффекта. Затем он просто вложил документ в свиток, где его впоследствии и нашли. Если бы его не обнаружил Боуз, Клэй, несомненно, придумал бы что-нибудь сам.

Однако он ни в коей мере не был в безопасности. Ведь герцог, несмотря на запоздалое обнаружение документа, все же принял меры предосторожности. Он отпустил зрителей, воспрепятствовав любому общение между ними и актерами. А затем он продержал актеров в зале до моего приезда из Лондона. К этому времени Клэй уже вытащил валик из аппарата – проделать это незаметно при его недюжинных способностях было нетрудно – и разгуливал с ним в кармане. Теперь-то он догадался, что предстоит досмотр. Мне чрезвычайно стыдно признаться в том, что он легко и непринужденно переправил валик за пределы зала прямо у меня перед носом. Он просто опустил его в пустой кофейник, который Бэгот машинально унес перед тем, как принести полный, и который стоявший у двери констебль так же машинально позволил вынести. Все это было довольно фантастично – слишком фантастично, разумеется, для меня, поскольку я стоял на сцене и внимательно следил, как Бэгот выходит. Но опять же вспомните, что Клэй не был заурядным шпионом, стремящимся что-то похитить, благополучно улизнуть и получить «гонорар». Это был безрассудный и полный вдохновения человек, игравший главную роль своей жизни.