Книга Григорий Потемкин - Ольга Игоревна Елисеева

5 августа Булгаков, приглашенный на дипломатическую конференцию при турецком дворе, услышал требование о возвращении Крыма, вслед за чем был арестован и препровожден в Семибашенный замок. Это означало объявление войны. «При провожении чины Порты почти плакали, — доносил в Петербург об обстоятельствах своего ареста Яков Иванович, — дорогой, кроме уныния на всех лицах не было приметно, и ни одного слова никто не произнес. Его (визиря. — О. Е.) несчастье, что никто на войну идти не хочет»[1167]. Послу удалось спасти важнейшие документы, шифры, архив и деньги. «В Едикуле сидел я с 5 августа 1787 по 5 ноября 1789 года, всего 825 дней», — пометил Булгаков позднее в своей записной книжке[1168].

Нетрудно себе представить чувства светлейшего князя при известии об аресте его старого университетского товарища, с которым Потемкина связывали 20-летние дружеские отношения. «Война объявлена. Булгаков посажен в Едикул, — писал он императрице 21 августа. — …Прикажите делать большой рекрутский набор, …трудно нашим держаться, пока какая помощь не подойдет»[1169]. «Стремление все теперь идет на меня, — продолжал он на следующий день. — Войска мои подходят, однако же прежде пятнадцати ден уповать нельзя… Бугская граница нельзя чтоб не пострадала от первого движения»[1170]. Возникал закономерный вопрос: почему войска находились близко (на расстоянии 15-дневного марша), но все же не непосредственно на границе с Турцией? И почему так называемый «сильный» рекрутский набор не был произведен для полного укомплектования армии еще в мирное время? Ответ очевиден: подведение войск прямо к границе и большой рекрутский набор послужили бы для Турции неопровержимым доказательством того, что Россия собирается напасть на нее, а Потемкин старался не спровоцировать конфликт.

Известие об объявлении войны не вызвало у императрицы удивления. Вечером 27 августа она писала князю: «Я начала в уме сравнивать состояние мое теперь, в 1787, с тем, в котором находилась в ноябре 1768 года. Тогда мы войны ожидали через год, полки были по всей империи по квартирам, глубока осень на дворе, приуготовления никакие не начаты, доходы гораздо менее теперешнего, татары на носу… Теперь граница наша по Бугу и по Кубани, Херсон построен, Крым область империи, знатный флот в Севастополе, корпуса войск в Тавриде, армии уже на самой границе». Однако Екатерина не обольщала себя этой картиной: «Я ведаю, что весьма желательно было, чтоб мира еще года два протянуть можно было, дабы крепости Херсонская и Севастопольская поспеть могли, такоже и армии, и флот приходить могли в то состояние, в котором желательно их видеть. Но что же делать, если пузырь лопнул прежде времени? Я помню, что при самом заключении мира Кайнарджийского мудрецы сомневались в ратификации визирской и султанской, а потом лжепредсказания от них были, что не протянется долее двух лет, а вместо того четверо да десятое лето началось было»[1171].

А. В. Суворов. Неизвестный художник. 1799 г.

В лагере екатерининских солдат. А. Н. Бенуа. 1910 г.

Офицерский крест за взятие Очакова. 1790 г.

Н. В. Репнин. Гравюра с портрета Д. Г Левицкого. 1790-е гг.

Казак, убивающий турка. Д. Дамам-Дэматрэ и Р. Кер-Портер. Конец XVIII в.

Трофейное турецкое оружие: пистолеты и ножи. Второй половина XVIII в.

Ш.-Ж. де Линь. Гравюра К. Леклерка. 1780-е гг.

К.-Г. Нассау-Зиген. И.-Б. Лампи-старший. 1790-е гг.

План крепости Очаков. Австрийская раскрашенная гравюра. 1790-е гг.

Дж. П. Джонс. Ж.-М. Моро-младший. 1781 г.

И. М. де Рибас. И.-Б. Лампи-старший. 1796 г.

Сдача крепости Бснлеры. Гравюра Шутца. 1790 г.

Султан Мустафа 111. Неизвестный художник.

Султан Селим III. К. Капидаглы. 1803–1804 гг.

Штурм Очакова. Гравюра XVIII в.