Книга Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рапорт Начальника Главнаго Штаба 2-й Западной Армии генерал-адъютанта графа Сент-При[87] от 14 сентября 1812 г.
Всемилостивейший государь!
С горестным сокрушением сердца осмеливаюсь донести вашему императорскому величеству, что главнокомандующий 2-й Западной армией, гененерал от инфантерии князь Багратион, после полученной им 26-го минувшего августа на поле сражения у деревни Семеновской жестокой раны в левую ногу, волею Божиею сего сентября 12-го числа пополудни в 1-м часу скончался Владимирской губернии в селе Симах, принадлежащем генерал-лейтенанту князю Борису Голицыну.
При сем повергаю к священным стопам вашего величества через адъютанта его, лейб-гвардии гусарского полка штабс-ротмистра князя Меншикова, подробное описание раны и болезненного состояния покойника.
А как он сам о погребении своем не сделал никакого назначения, то я решился, совершив оное над ним по христианскому обряду, положить тело его в склепу в здешней церкви Св. Димитрия, ожидая впредь высочайшего вашего императорского величества повеления, где и как совершить погребение с подобающею толико знаменитому герою честью.
Разговор фельдмаршала князя Кутузова с генералом Лористоном, посланным от Наполеона в исходе сентября 1812 года к князю Кутузову с предложениями о заключении не только перемирия, но и самого мира
После некоторых обыкновенных приветствий со стороны Лористона, князь Кутузов спросил его: «Здоров ли ваш император?» Лористон, дав на сие ответ, хотел говорить о деле, но Кутузов прервал: «Я думаю, что он в Москве живет у нас очень весело?» – «Да, – отвечал Лористон. – Он поручил мне…» Кутузов снова прервал: «Часто ли Наполеон бывает в театре?» – «Иногда», – сказал Лористон и снова хотел говорить о деле.
Но Кутузов подхватил: «Напрасно! Я на его месте бывал бы по два раза в день». Лористон намерен был приступить к делу, но Кутузов продолжал: «О! В Москве есть прекрасные французские актеры». Лористон, опасаясь навлечь на себя гнев Наполеона чрез промедление положенного ему времени, стал говорить решительнее: «ваша светлость, позвольте…» Но Кутузов снова прервал его речь, говоря: «Да из них есть много из знатных французских фамилий».
Но, наконец, Кутузов позволил ему объявить причину своего приезда. Лористон объявил, что прислан к князю Кутузову с просьбою о заключении перемирия и о доставлении императору Всероссийскому письма от Наполеона с предложениями о мире, для прекращения ужасного кровопролития, причиненного отчаянием и варварством. Князь Кутузов отвечал, что он не имеет власти принимать предложения о мире или перемирии и отнюдь не примет письма на имя его императорского величества.
К сему князь Кутузов присовокупил еще, что, в то время как Наполеон объявляет в Москве, что кампания окончена, русские полагают, что она только еще начинается, и что если он сомневается в том, то вскоре узнает то на опыте, к своему вреду. «Итак, – сказал Лористон, – если нет более надежды, то до́лжно будет отправиться в поход.
Но, уходя, принуждены будем проливать кровь людей; ибо ваши армии сходятся со всех сторон». – «Повторяю, – промолвил князь Кутузов, – вы будете делать всевозможное, чтобы отсюда выбраться, а мы приложим все старания, чтоб вам в том воспрепятствовать. Впрочем, может быть, наступит время, когда нам можно будет сделать приготовления к вашему отъезду, если только в этом будет заключаться все дело!..»
На жалобу генерала Лористона на то, что французам приписывают сожжение и опустошение Москвы, между тем как (по его словам) жители оной были сами виновниками сего бедствия, князь Кутузов отвечал: «Что касается до Московского пожара, я стар, опытен, пользуюсь доверенностью русского народа и потому знаю, что в каждый день и каждый час происходит в Москве.
Я сам приказал сжечь магазейны; но, по прибытии французов, русские сами истребили только каретные ряды, которыми вы овладели, и начали делить между собой кареты. Жители причинили очень мало вреда. Вы разрушали столицу по своей методе; определяли для пожара дни и назначали части города, которые надлежало зажигать в известные часы. Я имею подробное известие обо всем.
Доказательством, что не жители разрушили Москву, служит то, что разбивали пушками дома и другие здания, которые были слишком крепки, стреляя в них посреди огня. Будьте уверены, что мы постараемся вам заплатить!» После сего Лористон представлял, что последствия еще никому не известны и что лучше бы было все несогласия между двумя равновеликими народами окончить решительным миром.
Князь Кутузов, соскуча предложениями сими, произнес с гневом: «Как? мне предлагать мир? и кто? тот, который попирает священные права народа? Нет! не будет сего, пока в России есть Русские! я докажу противное тому, что враги моего Отечества предполагают.
Согласиться на мир? и кому? Русским? и где? в России! Нет! Никогда сего не будет! Уверяю всех торжественно: двадцать лет в пределах моего Отечества могу вести войну с целым светом и, наконец, заставлю всех мыслить о России так, какова она есть существенно».
Во время сего совещания Российский главнокомандующий, спросив Лористона о здоровье его императора и получив в ответ, что Наполеон здоров, светлейший князь возразил: «О, нет! Прежде он был столь крепкого сложения и был столь здоров, что едва я сам от того не умер; а теперь едва ли не придется ему умереть на моих руках!»
Всеподданнейшее донесение князя Кутузова от 23 сентября 1812 г.
Всемилостивейший государь!
Я еще сутки должен был задержать генерал-адъютанта к[нязя] Волконского, сегодняшнего утра получив чрез парламентера письмо, которым означено, что император Наполеон желает с важными препоручениями отправить ко мне своего генерал-адъютанта.
Князь Волконский донесет вашему императорскому величеству обо всех пересылках, которые по сему случаю были, и наконец ввечеру прибыл ко мне Лористон, бывший в Санкт-Петербурге посол, который, распространяясь о пожарах, бывших в Москве, не виня французов, но малое число русских, остававшихся в Москве, предлагал размен пленных, в котором ему от меня отказано, а более всего распространялся об образе варварской войны, которую мы с ним ведем, сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов, поодиночке или в малом числе ходящих, поджигают сами дома свои и хлеб, с полей собранный, с предложением неслыханные такие поступки унять.
