Книга Пасадена - Дэвид Эберсхоф

— Я хотел завоевать твою любовь, — сказал он. — Ты у меня уже была, но я хотел завоевать тебя. А ты не разрешила.

И, взмахнув удочкой, он добавил:

— Да что теперь об этом говорить.

Она ответила, что он ошибается. Он не знал ее сердца, да и никто не знал ее сердца! Он медленно поднял руку, протянул к ней; она ждала, что его пальцы коснутся ее лица, ее впалой от болезни щеки. Но вместо этого он сдернул с ее шеи золотую цепочку и сорвал с нее коралловую подвеску. Брудер дернул так сильно, что Линди испугалась, как бы он не свернул ей шею. Он порвал лишь цепочку — так леска рвется под весом рыбы.

«Ты не прав!» — хотелось крикнуть ей снова. Но тут она задала себе вопрос, который повторяла потом все шесть приступов, все месяцы выздоровления и весь последний приступ, который случился следующей весной: «Кто был не прав?»

— Я вернусь за отцом.

— А я буду здесь.

Линди медленно побрела к берегу; с плеч у нее тяжело свисала мокрая одежда. Она увела Зиглинду от входа в пещеру. «Пора идти, — сказала она дочери. — Не капризничай». Линди шла и думала, что девочка не может знать всего о своей матери. Да и никто не может.

Они возвращались по берегу и по руслу, и по шоссе и по побережью. По белой пыльной дороге и поросшим диким кустарником холмам. Линди ехала домой к своей комнате и кровати под пологом, где она одна будет спать долгами ночами и днями, думать о том, как бросит мир, к которому никогда и не принадлежала, за ее окном нематода будет подгрызать корни апельсиновых деревьев и распространять болезнь, а шоссе, рассчитанное на мощь шестицилиндровых двигателей, будет все расширяться и расширяться — шесть полос! Восемь полос! Десять! А через много недель настанет ночь, когда не взойдет луна, когда будет похрапывать Роза, когда Уиллис будет дышать перегаром апельсинового бурбона, когда Зиглинда будет сосать во сне палец и все в доме затихнет как мертвое, только полог будет шевелиться на ветру — его Линди однажды разорвала в приступе лихорадки, — но все затихнет, все успокоится, и Линди подойдет к открытому окну и будет долго смотреть через долину, стараясь разглядеть черный океан, почти всегда скрытый теперь за огнями города; она будет стоять и смотреть, пока не исчезнет все, кроме ярких картин в ее памяти. Тогда Линди Пур ляжет в постель, закроется белым одеялом и, уплывая в глубины бездонного сна без сновидений, точно будет знать, что выздоровеет.

Эпилог

НА МОРСКОМ ВЕТРУ

Благословляю море, свод небес,

Мой сокровенный мир, и все, что есть

Обитель мне, — я вымолвить не в силах,

Но не от горя дух перехватило.

Эмили Бронте

Однажды в августе сорок пятого года мистер Эндрю Джексон Блэквуд гулял по своим апельсиновым рощам и дошел до мавзолея. Вот уже месяц, как он вступил во владение ранчо Пасадена, и, хотя уже несколько раз приезжал в свое отдаленное имение, до границ сада он еще не успел добраться. День стоял сухой, точно в пустыне, солнце немилосердно светило как бы сквозь колеблющееся марево. В роще царило запустение, земля была жесткой, как бетон. Белый блестящий мавзолей вырос перед ним точно так же, как в тот рождественский день, когда он встретил здесь мистера Брудера. Казалось, что это было давным-давно — война еще не кончилась на смерзшейся грязи Европы, а японцы еще защищали острые, как штыки, заросли на атоллах Тихого океана. Теперь все было уже позади, Блэквуд, как и все американцы, научился говорить слово «мир» на нескольких иностранных языках. Целую неделю газеты кричали о том, что родился новый мир.

Рука ощущала жар нагретого солнцем мрамора, стоял полдень, укрыться можно было только под куполом мавзолея, и Блэквуд вошел туда, ощущая себя обладателем огромного западного поместья, решившим посетить семейный склеп. Вдруг он остро ощутил чувство потери, и в один миг на него волной нахлынуло все, что он услышал от миссис Ней и мистера Брудера.

Блэквуд провел пальцем по цитате из Суинберна и обошел высокий закрытый саркофаг, чтобы прочесть имя, появившееся через несколько дней после того, как он стал здесь хозяином. Телефонный разговор с миссис Ней стал для него настоящим ударом. «Он умер, мистер Блэквуд, — сказала она. — Умер прямо во сне». Именно так же много лет тому назад скончалась и Лолли, ее маленькое сердце просто устало работать. Известие о смерти Брудера было очень печальным, и миссис Ней искренне горевала — в телефонной трубке было слышно, как она всхлипывает. По грустному звуку ее голоса Блэквуд сразу все понял.

Он вернулся по склону холма к террасе, в тень кораллового дерева. Оперевшись на балюстраду, он обозревал свои владения. Когда Блэквуд в первый раз хозяином приехал на ранчо Пасадена, то не ощутил гордости, которой ожидал. С каждым новым приездом вид долины волновал его все меньше и меньше. В последнюю неделю Блэквуд пригласил на ранчо нескольких человек: владельца компании, которая строила дешевые дома, владельца фирмы по строительству шоссе, с лицом грубым, точно асфальт, и еще одного, в затхлом костюме из плотной шерсти, который подыскивал место для строительства новой электростанции. Но эти встречи не приносили Блэквуду уверенности в будущем поместье; после каждой из этих встреч ему почему-то очень хотелось вымыть руки.

В августе холмы побурели и помертвели, трава и кусты стали хрупкими и даже не колыхались. Газеты предсказывали в наступающем сезоне сильные пожары. Но он давно уже заметил, что этот прогноз повторяется каждый август. «С таким же успехом можно написать, что солнце горячее», — подумал Блэквуд.

Он не жил на ранчо, да и не собирался. Он давно уже понял — нечего и пробовать жить жизнью, к которой ты не привык. Блэквуд был дельцом, а вовсе не бароном, и хотя когда-то давно ему очень хотелось вести жизнь богача, это желание оставило его. Оно отпустило Блэквуда, ушло прочь. До конца дней Блэквуду не будет нужно ничего больше, чем его маленький, но удобный дом.

И в этот самый момент неторопливых летних размышлений Черри Ней и застала Блэквуда, перегнувшегося через парапет.

— Я не помешала, мистер Блэквуд? — спросила она.

— Нисколько, — ответил он.

Он не ждал ее, но совсем не удивился и тепло поприветствовал.

— Вы давно не проверяли свой почтовый ящик, мистер Блэквуд, — сказала она и протянула ему конверты и рекламные листовки.

— Почтовый ящик? Я еще не привык, что все здесь теперь мое. Я даже и не знаю, где почтовый ящик.

— У ворот, за плетью дикого огурца, — сказала миссис Ней и добавила: — Угадайте, какую новость я получила сегодня по почте, мистер Блэквуд? Мой Джордж едет домой. Его демобилизовали.

— Вы, конечно же, очень рады, миссис Ней.

Она ответила, что так и есть. Она с нетерпением ждала возобновления их матчей по утрам, вечернего джина на дворике в тени авокадо, ежедневного привычного мира и процветания. Джордж написал, что ему не терпится вернуться к делам. «Мальчики едут домой». «Работы нам хватит на много лет, моя дорогая Черри», — говорилось в письме.