Книга Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я сказал: заткнись! – рявкает капитан Свистунов.
– Ну знаете! Я на вас докладную…
Сергей Валентинович, надувшись, поворачивается к ним спиной и идет к воротам.
– Хоть две! – кричит ему вслед Руслан. – Хоть три! А мне по…! – И к нему: – Ваня, ты как?
– Плохо.
– Да. А это в самом деле сюрприз, – Руслан кивает в сторону разрытой ямы, куда недоумевающие могильщики кое-как забрасывают обратно сухую землю.
Он невольно морщится: когда мать вновь придет сюда, ее ждет неприятный сюрприз. Столик валяется, лавочка сдвинута, искусственные цветы разбросаны, живые истоптаны. Надо бы Зое сказать. Она все поправит.
– Как же так? – спрашивает он у Руслана. – Выходит, мать меня не обманула?
– Да кто ее знает, – уклончиво отвечает друг детства. – В самом деле: странная история. Что дальше?
– Не знаю. Больше у меня нет версий.
– Нам надо наконец поговорить, – решается друг детства.
– О чем?
– Если ты это пережил, то и мой рассказ воспримешь более или менее спокойно. Я и сам удивлен, что в этой могиле захоронен новорожденный младенец. Ты еще до своего исчезновения предположил, что мать тебе соврала, и сказал мне об этом. А выходит, она здесь ни при чем. Она действительно похоронила ребенка. И что же тогда?
– Извини… – Это уже не просто головная боль, с ним творится что-то непонятное. – Извини… Я сейчас… не… могу… Говорить не могу…
– Что с тобой, Ваня?
Он словно проваливается во времени. Теряет минуты, пока еще минуты. Только что видел Руслана на кладбище, они вроде бы о чем-то говорили, и вот уже он сидит в машине. Едут домой? Куда? К Зое? Зоя! Зоя!!! Хоть бы ты была дома!
– Не понимаю, что с ним. – Это Руслан уже ей. – На кладбище Ване стало плохо.
– Господи! – ахает Зоя. – Да он, похоже, не в себе! Неужели опять?
– Может, последствия амнезии? Врача вызвать?
– Не надо врача, – Иван выныривает из тумана, нащупывает точку опоры в несколько минут, видит этих двоих и еще раз говорит: – Не надо. Я сам.
Опираясь на руку Зои, он направляется к дивану. Свистунов идет к двери:
– Если что – позвони. Я на работе.
Он снова там, в безвременье. Не понимает, где находится и что делает, хотя и не спит. Вроде что-то отвечает жене, что-то ест и пьет. Вроде бы. Но на самом деле его с ними нет. А где он? В другом измерении. Если есть одномерное пространство, то это оно. Нет ни будущего, ни прошлого. Только настоящее. Его настоящее, которое существует отдельно от них. Он никто. И ничто. Впрочем, нет. Он – скелет младенца в разрытой могиле. Он там. Он умер…
– Что со мной, Зоя?
– Ванечка, как тебе помочь? Как?
– Не знаю.
– Таблетку, может? Какую? Ты только скажи.
Он отрицательно качает головой. Таблетка ему не поможет. Он еще видит ее, Зою, пытается за нее ухватиться. Спрашивает:
– Раньше такое со мной бывало?
Она качает головой:
– Нет. Ты всегда был бешеный, орал, когда накатит, на людей с кулаками кидался. Но таким, как сейчас, никогда.
Он вспоминает про сладкое бешенство, которое мысленно заключил в непроницаемую оболочку и затолкал внутрь, глубоко-глубоко. И чувствует, как этот пузырь разбухает до чудовищных размеров и его уже невозможно удержать…
…Пузырю не просто тесно, он всасывает в себя внутренности: сердце, легкие, вены, артерии, кровеносные сосуды… Потом добирается до мозга. И постепенно всасывает в себя и его. Уже не там, внутри его пузырь, а он внутри пузыря. Как бы не разорвать оболочку. Потому что тогда… А что тогда? Ведь он не помнит, что происходит тогда. Он переселяется в одномерное пространство. И не знает о том, что будет дальше. Потому что будущее его в такие моменты не интересует.
Он понял: начинается приступ. Это продлится час, а может, и сутки.
Главное сейчас – не разрушить оболочку. Держаться. Ему кажется, что в груди образовалась огромная черная дыра. Не дыра – воронка. Его вытягивает в эту воронку и кружит, кружит, кружит… Потом наваливается тоска. Непонятная, глухая тоска. Он пустой, весь втянутый в черную дыру, потому ему и плохо. Надо чем-то заполнить то, что втянуто в воронку. Влить внутрь свежую кровь.
Откуда?!
– Ванечка, может, водички? – Зоя сует ему в руку наполненный холодной водой стакан. На нее жалко смотреть: перепугана до смерти. Вода проливается на грудь, потому что он отталкивает ее руку.
Она же хочет ему помочь! Искренне хочет! И он пытается вынырнуть.
– Зоя!
– Что мне сделать, что?!
Если бы он знал! Сжимает изо всех сил Зоину руку, ей хочется кричать, ведь больно, но она только губы кусает.
– Мы справимся, – горячо шепчет он. – Вместе мы справимся.
Главное – беречь оболочку. Он все еще внутри пузыря. Самое неприятное, там очень душно. Оболочка почти не пропускает воздуха. А дышать надо. Главное – это дышать. Он обнимает Зою, приникает к ее губам:
– Дыши.
Воздух – это ее любовь. Она хочет помочь, потому что любит. Если ложь ее любовь, то пузырь непременно лопнет. Бешенство, усиленное ложью, превращается в ненависть. Ненависть не удержать никакой оболочкой. Сила воли не поможет.
Он все еще внутри пузыря. Зоя тихо плачет. Сколько времени прошло?
– Я люблю тебя, Ванечка. Ты только очнись.
Разве он был без сознания? Двигался, дышал, говорил. Но она поняла, что с ней была только оболочка. Его? Пузыря? Кажется, начинает поддаваться. Опускается вниз, на место, и постепенно его выпускает. Сначала легкие. Дыхание постепенно восстанавливается. Потом внутри перестает печь. Он чувствует сердце. Черная дыра выплевывает его вместе со всеми артериями и венами. И усилием воли он вытаскивает из нее голову. Пузырь опускается к горлу, надо только сглотнуть. Теперь – воды.
– Воды.
– Сейчас, Ванечка, сейчас.
Зубы у него не стучат о край стакана. Глотки мелкие, неторопливые. Туда его, внутрь, на место. Сухость в горле проходит, ну вот, кажется, и все.
– Что это было?
Зоя молчит. Откуда ей знать? Но он справился. Приступ прошел. Отпустило.
– Сколько сейчас времени?
– Два часа дня.
– Всего?!
Бывало и хуже. Вот теперь он пытается собраться с мыслями. А что, собственно, случилось? Руслан хотел с ним серьезно поговорить. А вчера утром посылал в какие-то деревни. Ели, Богачи. Горетовка…
– Мне надо на работу.
– Да куда ж ты, Ванечка?!
