Книга Самарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

— Что же они творят, а? Теперь казаки на воеводу Борятинского кинутся с двух сторон! — заволновались не без основания дворянские ополченцы, кучно стоявшие неподалеку от Никиты Кузнецова и смелого на речи посадского. — Вот так московские стрельцы-ы! На кого же тогда надеяться?.. Уходят, пятятся чертовы раки…

И в самом деле, московский стрелецкий полк Бухвостова, против которого Степан Тимофеевич выслал на сражение обученных стрельцов понизовых городов, не выдержал пищального боя, не отважились они меньшим числом сойтись на рукопашную драку, зная, что не с посадскими черными обывателями придется схватиться, и отступили к кремлю… И тут на пеших рейтар Борятинского налетели скорые на сабельную сечу конные казаки. Никита готов был поклясться, что среди скакавших казаков он хорошо различил по одежде самарских конных стрельцов с Михаилом Хомутовым во главе.

Навстречу казакам вылетели конные рейтары. Встреченные пулями, казаки ответили такими же густыми выстрелами и ударили в копья и сабли… Опять все смешалось, завертелось, как всегда бывает, если две конные массы, сшибившись, делятся на пары дерущихся всадников или на скачущих один мимо другого, и тут чей глаз метче окажется, чья рука проворнее, чей клинок крепче и чей навык к кровавой сече гораздей.

— Пятятся! Пятятся рейтары! — возликовал было Никита Кузнецов, но, опомнившись, сжал лицо горячими пальцами, словно закрывая не в меру болтливый язык. Притишив голос, добавил с напускной жалостью: — Господи, что же там творится? Отчего московские стрельцы струсили и не спешат на выручку воеводе Борятинскому и его рейтарам?

И быть бы воеводе Борятинскому крепко битым, если бы на его мольбы, переданные через нарочных, воевода Милославский не выслал из кремля еще полк московских стрельцов. Приметив спускающиеся к полю сражения ряды, казаки, опасаясь быть пострелянными в спину, бросили помятых рейтар и дворянское ополчение, поспешно отошли к своим стрельцам с пушками, которых Степан Разин не мог всех кинуть против Борятинского, пока в кремле и в остроге сидели ратники Милославского и дети боярские… Надо, надо было как-то брать поначалу город, а потом и воевод добивать! Что скажут атаману посланные с письмами его охотники?

— Теперь передых в поле будет, — понял Игнат Говорухин, вытер широкой ладонью взмокший лоб. Удивился: — Вот, зри, Никита! В сече не был, а потом весь прошел! Чем бы нам пообедать? А что это, братцы, за гам на стене? С чего крик-то?

Шагах в тридцати от них, ближе к угловой башне над волжским берегом, стрелецкий сотник кричал на своих подчиненных и размахивал зажатой в кулаке бумажкой.

Никита Кузнецов неприметно подмигнул товарищу, с хитринкой в голосе:

— Должно, сызнова стрельцам читают указ великого государя и царя Алексея Михайловича. Сказывали, будто указ писали писарчуки приказной избы и вручали каждому десятнику и пятидесятнику, чтоб на стенах читать еще и еще, к лучшему запоминанию. — Отступив на шаг, с большой заинтересованностью обратился к соседу стрельцу: — У тебя, часом, не государев ли указ из кармана топорщится малость мятым углом, а? Чти и нам его…

— И где? — с долей испуга переспросил довольно молодой, курносый и светлоглазый стрелецкий десятник, и сунул руку в карман кафтана, и, будто порезавшись нечаянно о лезвие ножа, выдернул ее. — О-о, диво, братцы! Да когда ж мне его сунули? Кажись, и сотник рядом не проходил! — Подозревая недоброе, десятник даже в лице сменился.

— Никита, вона наши синбирские знакомцы объявились, пошли к ним, авось чем и пообедаем! — вполголоса позвал Игнат Говорухин Кузнецова и, протискиваясь по валу вдоль частокола, успел шепнуть: — Пущай бедный десятник покудова без нас разбирается. Важно, чтоб слух о прелестных письмах пошел по всему острогу, чтоб брожение в людях началось. А случай затеять свару всегда сыщется, — и зло прищурил суровые глаза. — Мало ли морд мимо мелькает, по которым так и хочется кулаком съездить!

— К обеду непременно уже все знать будут, — ответил так же тихо Никита, не забывая поглядывать вокруг для бережения от ярыжек. — Тимошка да Федька тако же, поди, не без дела сидят.

— И твой знакомец Максимка средь посадских уже, должно, слух об атамановом послании посеял.

Никита сдержанно улыбнулся, вспомнив, как вытаращил на него глаза Максим Леонтьев, когда Федька Тюменев привел его в свою горницу и Никита шагнул ему навстречу. Закрестился даже, словно привидение кладбищенское перед глазами явилось… Потом долго расспрашивал, как ему удалось уцелеть, кизылбашской пулей сбитому под его лавкой в Реште?

— Жить тебе, Никита, сто лет! — радуясь, Максим обнял давнего знакомца. — Вспомнил, знать, обо мне? А зачем? Почему ты в обличье боярского ратника? Аль вступил в воеводское ополчение?

Выслушав напрямую высказанное Никитой, с какой целью они с Игнатом проникли в город, Максим Леонтьев пытливо посмотрел Никите в глаза. Видно было, что в душе изрядное смятение от узнанного, даже левое веко чуть прыгало, и он пытался успокоить нервный тик тем, что плотно зажмурил несколько раз свои глаза.

— Атамана Степана Тимофеевича я приемлю всем сердцем, други… Но в явную драку кидаться мне не с руки — годы не молодые, не обучен я ратному делу. Да к тому же у меня на шее дряхлые родители и шестеро ребятишек. Окромя моего скудного жалованья у рыбного откупщика, жить им нечем… Случись быть мне убитому альбо крепко пораненному, с голоду всем умереть…

Никита Кузнецов согласился с рассуждениями Максима, попросил оставить этот разговор в тайне. На такое предупреждение Леонтьев заверил, что не только сохранит секрет, но и берется по острогу расклеить атамановы письма на самых видных местах…

В том месте, где курносый десятник вытащил из кармана подсунутое письмо, тоже начался гомон. Туда стал продираться стрелецкий сотник, привлекая бранью и криком к себе излишнее внимание других стрельцов.

— Кричит, чтоб воровских подлазчиков имали! — усмехнулся старый дворовый дядька, приткнувшись к частоколу рядом с молодым поместным дворянином, одетым на сражение, как на праздник. — А сам что ж не имает? — и усмехнулся двусмысленно, почти спрятав в морщинах голубые и ясные глаза. — Неужто атаманов человек встанет на высь частокола и гаркнет всем: «Вота я! Волоките меня на дыбу преласковую!» Как же, разевай рот шире…

— Ты, Яшка, не кричи так по своей мужицкой глупости! — оборвал его безусый барин с ружьем и при сабле. — Сотник на государевой службе, ему и порядок среди стрельцов блюсти.

— А я что? — не унимался ворчливый старик. — Пущай себе блюдет, да зачем на стрельцов кулаками махать? Многие домахались на дальнем Понизовье…

Никита, добравшись по валу острога до угловой башни, где через небольшое расстояние начинался ров, вал, а на укрепленном кольями валу и высокие рубленые стены кремля с мощными из толстых бревен башнями по углам и в середине стен, нечаянно ткнулся в Максима Леонтьева. Прижавшись спинами к бревнам башни, остановились перекинуться словечком.

— А я уже всю стену пролез, что вдоль кремля, вас ищу, — негромко, с буднично-спокойным лицом начал рассказывать Максим, сам, присев на корточки, на коленях развязал узелок со снедью, будто только этим и озабочен. Никита и Игнат не заставили себя долго уговаривать, подсели поближе, чтобы подкрепиться, проголодавшись-таки за полдня, взяли по куску мяса и хлеба, принялись жевать. И одновременно слушали посадского да зорко поглядывали, нет ли где воеводских ярыжек.