Книга Самарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

Никита, подражая другим детям боярским, трижды перекрестился, громко проговорил:

— Даруй, Боже, победу праведному оружию!

Ближние стрельцы покосились на него с явным удивлением, дети боярские и поместные дворяне — с настороженностью: полагалось говорить «победу государеву воинству». Это и надо было Никите — посеять хоть малое зернышко недоумения, и он повторил:

— Молитесь, братцы, за победу праведного оружия!

На это вроде бы и возразить нечего, все вновь обратили глаза к полю.

В лучах едва поднявшегося солнца тысячи казаков, стрельцов, посадских и прочей волжской вольницы со знаменами, с барабанным боем, под гудение сотен боевых дудок двинулись на рейтарские полки. На сходе обе стороны открыли сильный ружейный огонь. Рейтары в конном строю ринулись было в сабельную сечу, но атаман Разин устроил им ловушку — стрелецкие ряды отхлынули в стороны, словно бы испугавшись конницы, а там стояли изготовленные к стрельбе пушки, за ночь поднятые со стругов.

— Воевода-а, остереги-ись! — закричал недуром поблизости от Никиты и Игната один из детей боярских, потом вскинул ружье и выстрелил в сторону казацкого войска. Но разве за такой далью воевода услыхал бы предостерегающий крик? Да и поздно было — конница летела во весь мах, ее словом не остановить уже…

Залп разинской артиллерии получился отменный! Никита едва не заголосил в возбужденной радости «ура-а!», видя, как закувыркались рейтарские кони, как отхлынули с левого фланга воеводского войска несколько сот всадников, едва на них, выставив копья, с гиканьем устремились отчаянные и бывалые донские и запорожские казаки. Настигли, сшиблись, завертелись друг вокруг дружки, тут и там густо возникали бело-серые дымочки пистольных выстрелов, над полем сражения, словно над диким ковыльным морем, сверкали тонкие серебристые искорки — это взлетали и опускались на чьи-то головы почти неразличимые от скорости сабли…

— Князь воевода Милославский из кремля выслал подмогу воеводе Борятинскому! — послышался хрипловатый обрадованный выкрик за их спинами. У атамановых посланцев тревожно стукнули сердца: теперь бой станет для казаков намного труднее!

— Московские стрельцы полковника Бухвостова пошли! То-то воры завертятся, как на горячей сковородке!

— Эх, теперь бы тому Бухвостову да под хвост из острожских пушек ударить! — прошептал Никита Игнату, склонив голову к плечу товарища. — Я уже добрый десяток листков между стрельцами обронил, пока мы продирались по валу.

— А я видел мельком Тимошку Лосева, он мне знак добрый подал. С Ермолайкой шли вместе. Знать, дело потихоньку делается. Чу, позрим в поле. Дайте, братцы, выглянуть, каково там? — Игнат придвинулся к частоколу, рядом втиснулся и Никита.

А по всему городскому валу снова разноголосые крики, оханье и проклятия. Никита с Игнатом кое-как изловчились и втерлись между посадским и стрельцом.

— Эх, славно как бьются! — воскликнул Игнат Говорухин и взмахнул над лохматой головой шапкой, зажатой в руке, а за кого радеет, поди узнай! — Под Самарой нам такого сражения не довелось увидеть, потому как самаряне город отдали без кровопролития. — И опять поди разберись, осуждает ли человек самарян, нахваливает ли? Посадский глянул настороженно, признал его за дитя боярское.

— Что бежал-то из своей Самары? Воеводу своего бросил, службу бросил? Думаешь, здесь за спинами наших стрельцов отсидеться? Зря думаешь… — и осекся на полуслове.

«Ай да молодец, посадский!» — едва не вслух похвалил его Никита, видя, что посадский раздраженно отвернулся от Игната, опасаясь, не лишнего ли сказал. Никита сам продолжил удачно начатый разговор:

— Не знаю вашего воеводу, братцы, облыжно говорить не буду… А супротив нашего Алфимова не только городские и посадские с гулящими поднялись, но и стрельцы, да еще и со своими сотниками! Он, пакостник, — ввернул-таки Никита словцо позлее, — у тамошнего сотника Хомутова, пока тот с стрельцами ходил на Понизовье к Саратову, женку пытался ссильничать. Та не далась, так он ее кинжалом заколол до смерти! — Сделав небольшую паузу, давая время осмыслить то, что сказал, Никита продолжил, не притишая голоса: — Ну, стрельцы, вестимо, и взялись за бердыши, взъярились на душегуба. Тут и прочие вины перед народом припомнили, спустили воеводу охладиться на волжский стрежень… Вот так у нас было, братцы!

— Надо же, тать придорожный, — проворчал соседний стрелец, рябоватый, с настороженными светло-желтыми глазами. И лицо какое-то с желтизной, словно ремесло этого стрельца связано с красками.

— Хотя и грех о покойнике худо говорить, — добавил Никита, — однако самарские стрельцы по древнему закону кровной мести поступили… Неужто за такого воеводу кто свою голову станет подставлять под казацкую саблю? Вот и разделились — стрельцы и горожане теперь у Стеньки Разина, а мы с другом к вашему воеводе прибежали… Ежели имеете каких знакомцев в Самаре, может быть, и увидите их, каких на валу, каких в поле.

А в поле, куда Никита между разговором поглядывал с замиранием души, бой на время притих. Повстанцы перестраивались. Да и воевода Борятинский, на время оставив потрепанные полки, сам кинулся в угон за несколькими сотнями рейтар, которые, не выдержав удара конных казаков, самовольно слишком далеко отбежали от поля боя и теперь табунились едва ли не у Свияги, около леса.

— Татарские мурзы, должно, кинули воеводу, — с презрением высказался желтолицый стрелец, переминаясь с ноги на ногу. — Худые из них рейтары, не хотят воевать.

— А мне сотник сказывал, — добавил его более солидный по виду и возрасту сосед, не иначе как десятник, — будто воевода князь Юрий Никитич жаловался воеводе Милославскому, что многие командиры в его полки и по сей день не явились, и тех полков, дескать, водить на сражение некому. А иные начальные люди полков Зыкова и Чубарова, на Москве взяв государево жалованье, и по сей день живут в своих деревнях. Вот так-то!

— Лихо! — со злостью хохотнул Игнат Говорухин. — Зато стрельцы завсегда под рукой, стрельцы с казаками будут биться, а иные дворяне и служилые люди с жалованьем в своих домах отсиживаются! Эва, гляньте, братцы, Степан Разин, похоже, сызнова в бой кидается!

— Да-а, — протянул взволнованно желтолицый стрелец. — Тяжко будет князю Юрию Никитичу! Как бы и вовсе не побежал… Тогда и нам недолго торчать над частоколом!

Ему не ответили. Все смотрели в поле, где, пополнив отряды свежими со стругов людьми, казацкий атаман, надвигая в одном строю со стрельцами пушки, пошел на новое сражение. Ухнул артиллерийский залп, пороховым дымом заволокло передние ряды стрельцов и вооруженных ружьями посадских, пешие рейтары и московские стрельцы ударили ответным залпом. Били почти в упор, саженей с двадцати, ни те ни другие не уступали поля боя. Побитых и раненых убирали в тыл к обозу, на их место вставали новые стрелки, перезаряжали пищали, и снова залпы…

— Батюшки, смотрите, братцы-ы! Московские стрельцы отпятились! — заголосил Игнат Говорухин, высясь над стрельцами и посадскими на полголовы. — Вот так надежда государя! Вот тебе и хваленые ратники! — А сам опасается, как бы излишним ликованием не выдать себя.