Книга История Финляндии. Время императора Александра II - Михаил Михайлович Бородкин

в граните памятника на вечные времена собственные слова Императора: «Никакое деяние с моей стороны не могло поколебать доверие, которое должно существовать между Монархом и народом». «В царствование Александра II Финляндия была растущей, цветущей, счастливой страной».

Тот же автор, оправдывая прошлое, говорил, что русский народ времен Александра I, по весьма естественной причине, «не мог встретить симпатий в Финляндии»; но личные качества Монарха и Его великодушные поступки сломили уже в первом поколении пассивное сопротивление финнов. Преобразования же царствования Александра II, несомненно, приблизили финский народ к обаятельной личности Монарха.

Но столь же несомненно, что часть нововведений отодвинула Финляндию от России. Некоторые современники этих реформ и русские писатели последующего времени, оценивая длинный ряд преобразований с нашей государственной точки зрения, с грустью и не без основания обращали внимание на то, что возобновленный в 1857 году комитет финляндских дел ограничил значение единственного представителя русской государственной власти — генерал-губернатора, что таможенные положения 1859 и 1869 годов дали возможность говорит о договоре между двумя соседними государствами и в то же время высокой стеной разделили Великое Княжество и империю, что русский государственный язык (в 1863 г.) подвергся изгнанию из училищ, что монетная реформа 1865 и 1877 годов порвала связь Финляндии с русскими финансами, что сеймовый устав 1869 года, лишивший русских людей избирательного права, ухудшил их положение в Финляндии, а особые финские войска, несомненно, укрепили сепаративные стремления финляндских политиков. Дело расчленения России началось с таможен. В то время, когда всюду замечалось стремление к соединению разных государств в общие таможенные союзы, Финляндия отделилась от нас чертой и усеяла свою границу с Россией многочисленными таможенными учреждениями. В. А. Жуковский рекомендовал (Арцимовичу) «на небе, распростертом над двумя, соединенными под единой властью, народами, поставить светлую радугу союза» — единения. Реформы времени Александра II в Финляндии этой цели не достигли. Узы окраины с династией укрепились, но общегосударственная скрепа прочности не приобрела.

Финляндцы, приходившие в соприкосновение с Императором, отзывались о нем с восторгом: его доброта и простота обращения совершенно покоряли их. По вопросу о монетной реформе сенатору Снелльману дана была аудиенция в Гельсингфорсе. «Извините, что заставил вас ждать, — были первые слова Государя, когда я вошел, записал он в своих воспоминаниях. — Это было после обеда. Он сидел позади стола, в шинели, вместо халата, покуривая сигару. У другого конца того же стола был поставлен стул. На него указано было мне сесть. Государь говорил медленно, тихо, с красивой вибрацией голоса. Он уверял, что препятствий никаких не будет, и что дело будет решено по желанию в течение трех недель. Когда я прочитываю это, не могу не обратить особого внимания, быть может, будущих читателей. Что такое Финляндия? Какое значение имеют её интересы? Какую фигуру представляет из себя финский сенатор? И особенно моя новоиспеченная персона? Все это перед Самодержцем над 80 миллионами. Он счел себя обязанным лично дать объяснение отказа, вернее отсрочки прерванного, в необычной форме сделанного доклада. Все подобное можно приписать только естественной сердечной доброте и соответствующим ей правительственным принципам», — читаем в воспоминаниях Снелльмана. Впечатление финляндского деятеля в этом отношении совершенно совпало с наблюдением русского ученого. «Трудно передать кротость, благородство и любезность, с какими Государь говорил, — читаем в дневнике академика А. В. Никитенко. — Меня особенно поразило во всем тоне его, в улыбке, которая почти не сходила с его уст, по временам только сменяясь какою-то серьезной мыслью, во всем лице, в каждом слове — какая-то искренность и простота, без малейшего усилия произвести эффект, показаться не тем, чем он есть в душе. В нем ни малейшего напускного царственного величия. Видно, что это человек любви и благости, и он невольно привлекает к себе сердца».

Два обстоятельства сильно омрачали человеколюбивое чувство Александра II: смерть старшего Его сына Цесаревича Николая в Ницце (1865 г.) и революционное движение в империи, сопровождавшееся целым рядом покушений на Его жизнь.

В начале весны 1861 года в Петербурге разбрасывались летучие листки, отпечатанные в тайной типографии, требовавшие независимости Польши и созвания учредительного собрания или земского собора, с целью начертания конституции для России. «Молодая Россия» прямо взывала к бунту, кровавому и беспощадному, ко всеобщей резне, с целью переустройства общества на иных началах и провозглашения в России социальной и демократической республики. Затем выстрел Каракозова (1866 г.) зловещим светом озарил внутреннее положение государства.

Обнаружилось в высшей степени серьезное явление: повальное заражение целого поколения русской учащейся молодежи сперва язвой нигилизма, а затем поветрием социализма. В течение одного 187 9 года было два покушения: бывший студент Соловьев стрелял в Государя в Петербурге, а на Московской железной дороге заложили ужасную мину. В начале 1880 года произошел взрыв в Зимнем Дворце. Когда было сделано первое покушение на жизнь Александра II, финские крестьяне говорили: он бы к нам переселился, мы защитили бы его.

Русский самодержавный строй, на который велись бешенные атаки революционеров и инородцев, был несомненно строем глубоко национальным. Либеральные же стремления последних лет царствования Александра II, несомненно, вели к ограничению самодержавия и к созданию конституционного строя. Когда русское правительство, в эпоху Императора Александра II, передавало в руки общества великие законодательные акты освобождения крестьян от крепостной зависимости, общественного самоуправления и суда присяжных, оно много сделало для того, чтобы в среде русского образованного общества установилось стремление к деловому сотрудничеству совместно с правительственной властью в развитии русской гражданственности. Но пример Финляндии особенно ярко стоял перед глазами у всех и запечатлелся в памяти. Действия правительства в этой части Российской империи вызывали в обществе речи, которые формулировал в своем заявлении русский автор заграничного издания. Он писал: «Если Финляндия, страна, бедно одаренная природой и населенная народом, который, по своему умственному развитию, стоит не выше русского народа, — если Финляндия имеет свое представительное собрание, то какие же могут быть причины, лишающие Россию права на такое же политическое устройство? Неужели русское дворянство менее предано своему Царю, чем финляндские бароны и неужели русский народ не так любит своего Царя, как бывшие шведские подданные финны? Грустно для каждого русского видеть, что завоеванная русской кровью провинция пользуется такими правами и преимуществами, которых не имеет Россия». Русское правительство ввело конституционный строй в Болгарии и тем, признав его превосходство, возбудило парламентарные надежды в самой России. С этим совпало еще понижение престижа русского правительства на Берлинском конгрессе. После Турецкой войны некоторые русские либеральные кружки из земских деятелей вступили в сношения с террористами. «Решено было подать от некоторых земств