Книга Последний очевидец - Василий Шульгин

— Ваше благородие, дозвольте мне уйти, — вдруг проговорил он с трудом. — Нехорошо мне…

Командир роты жестом отпускает его.

— Пропала Россия, — шепчет кто-то около Иванова, видно, ему запомнились эти слова, и он повторял их, но Иванов не мог видеть, кто это сказал… Майданин по-прежнему стоит твердо, сбоку своего ротного командира, и твердые глаза его говорят: «Нет! Как другие — я не знаю, а я — нет!..»

Около него так же твердо стоит совсем молодой солдатик, небольшого роста, но коренастый, со здоровым, полным, некрасивым, но веселым лицом и живыми серыми глазами, светившимися и в эту минуту какой-то внутренней усмешкой… Он ни на шаг не отходил от фельдфебеля, точно прирос к нему… Вокруг шумит беспорядочная серая толпа, но офицеров не трогают, оставляя небольшой круг… Вдруг какой-то, особенно ярый, бросился к молодому солдатику.

— А ты что?.. Иди, иди… Ну! — убеждал он, толкая его и хватая за рукав…

Солдатик сердито дернул рукав и вырвался от него… Но ярый не унимался:

— Ну, чего ты к нему цепляешься? — вдруг сердится Майданин. — Видишь, не хочет, ну и оставь… Иди сам, если тебе нужно.

Тот бормочет какое-то ругательство, но властный тон фельдфебеля заставляет его уступить, и он замешивается в толпу… Меж тем кучка около дверей быстро растет, и скоро почти вся рота тут…

— По казематам! — вдруг неожиданно командует командир роты, и люди, только и жаждавшие как-нибудь спрятаться, мгновенно влились в двери… — Стройся в проходе! — скомандовал им вдогонку командир роты.

Офицеры вошли последними.

Поднявшись по полутемной лестнице, стуча тяжелыми сапогами, рота, теснясь в беспорядке, спеша, взволнованная, но покорная, строится в длинном проходе… Иванов стал в дверях на темную лестницу, чтобы не пустить бунтовщиков… Они поднимаются уже по лестнице, но не посмели прямо лезть на офицера, стали, и только из темноты слышны крики и возгласы, среди которых раздается все больше:

— Братцы, идем с нами на плац, братцы…

Командир роты тоже подходит сюда.

— Слушай этих «братцев», — говорит он сквозь зубы. — Как раз на виселице будешь…

— Ваше благородие, идем с нами на плац «Боже, Царя храни» петь, — кричат из темноты голоса. — Ваше благородие, ей-Богу, мы ничего, идем, братцы…

Рота выстроилась, но вдруг опять происходит какая-то суматоха, на противоположном конце начинается опять что-то, и постепенно там ряды спутываются, оттуда начинают напирать…

— Ах, мерзавцы! — говорит ротный. — Они там нашли ход и выпирают…

И действительно, роту выпирают силой… кто сопротивляется, того убеждают пинками и ударами прикладов и грозят штыками… И растерянные люди, не видя поддержки и чувствуя, что на каждого из них приходится чуть ли не пять бунтовщиков, будучи не в силах сопротивляться «братцам», прут… Иванов и ротный стоят в дверях… Около них поток задерживается, снова пытается сопротивляться, но задние ряды напирают. И бедные солдатики боком, чтобы не задеть и не затолкать офицеров, пропираются мимо на темную лестницу… Иванов пробует еще что-то… Он становится в самую середину потока…

— Ну, что же ты робеешь? — говорит он. — Взбунтовались — так чего же… Валяй… На штыки офицеров, чего тут думать… Ну, Семенов, коли, брат, чего тут…

Бедный Семенов, которого прут сзади, опускает голову и, употребляя все усилия, чтобы не толкнуть Иванова, боком пропирается мимо… За ним так же проплывают другие, и живой поток, опуская головы, обтекает с двух сторон офицеров… Так выперли почти всех… Офицеры опять спускаются вниз… Толпа с дикими криками обхватывает со всех сторон вытолкнутых людей, увлекает их за ворота и, увеличившись в числе, с музыкой через площадь направляется к другим казармам.

Около офицеров, вышедших за ворота и наблюдающих, остается всего несколько человек… Бледный Полещук вылезает из какой-то дыры, куда он забился, Майданин, который сумел отбиться, и еще несколько солдат и между ними тот молодой крепыш, что прирос к фельдфебелю. Он и сейчас около него, но по лицу его сочится кровь из свежей царапины… Кто-то ткнул его штыком в щеку, но не мог заставить отойти…

— Вот молодец-то, — невольно вырывается у Иванова…

— Рад стараться, ваше благородие, — отвечает тот бойко, весело, глядя прямо в глаза…

Ротный, заложив руки в карманы, не отрываясь смотрит вслед…

— Ну и прохвост же этот Морозов, а? — вдруг говорит он. — Это ведь он, на левом фланге, крикнул «За мной», это я хорошо видел… Рота как мертвая стояла, а это он, сволочь!.. Кто там был, на левом фланге? Ты был? — вдруг спрашивает он крепыша.

— Так точно, ваше благородие, был!

— Что же, ты тоже за Морозовым дернул?..

— Так точно, ваше благородие… Как он крикнет: «Ура, за мной, братцы!», мы, значит, думали, в штыки это он командует — и за ним… А у него другое в думке было…

— То-то, что другое… — бормочет ротный. — Экая скотина!

Иванов наклоняется к нему и спрашивает вполголоса:

— Как вы думаете, можно было стрелять?

Ротного всего передергивает.

— Да у нас винтовки были не заряжены, — с сердцем выговаривает он.

Иванов столбенеет:

— Не были заряжены?..

— Ну да, не были… А у них были… что же тут можно было сделать… Да и тут уже поздно было… Как тут стрелять, когда они за рукава хватают: «Братцы, братцы…» Вот и стреляйте в этих «братцев»… Да еще в мышеловку мы эту попались… Если бы было распоряжение или знать все это заранее, нужно было вывести роту сюда, на площадь, и залпом их на двести шагов, пока этого «братцы» не было… А то что… У меня восемьдесят восемь человек, а их больше четырехсот приперло…

— Смотрите, смотрите, там то же самое!..

Действительно, на другом углу площади, у круглой башни, по-видимому, повторилась та же история. Серая масса с музыкой во главе обступила башню, потом музыка смолкла, раздались крики, потом молчание, потом опять крики «ура!», опять музыка, и наконец толпа снова двинулась дальше и исчезла за башней…

— И там сняли… — проговорил ротный. — Там первая и третья роты…

— А командир батальона? — спросил Иванов.

— Там… все там…

Случайно оглянувшись, Иванов, к удивлению своему, увидел, что кучка солдат вокруг них значительно увеличилась… Он обратил на это внимание командира роты…

Командир роты тоже удивился…

— Ты где же был?.. — обратился он к одному.

— Так что, ваше благородие, мы как они стали тут бунтовать — сейчас в казармы попрятались, винтовку под тюфяк, все с себя посбрасывали и больными сказались…

Кругом засмеялись.

— И вы тоже? — спросил ротный, тоже улыбаясь.

— Так точно, ваше благородие, — отвечают веселым хором.