Книга Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Григорий Потанин

Но это ему не удалось. Жуанов его не слушал, желая поскорее объявить о своей находке товарищам. Он только наскоро успел рассказать, что смотритель за ужином обратил уже внимание на отсутствие Дорджи; но что Сизых, который хватился его еще раньше и уже расспрашивал школьников, не видал ли кто Дорджи, прямо объявил смотрителю, что он, Сизых, отпустил Дорджи на ночь, так как за ним приходили приезжие буряты. Сам же Сизых, после ужина, созвал на совет некоторых школьников и решил, что они должны отпроситься идти в город в этот день, с тем чтобы собраться у его дяди-казака, откуда он и располагал отправиться на поиски беглеца. Выпросив у дяди лошадь, Николай со всеми собравшимися школярами поехал по дороге в Кудетуевский улус, расспрашивая о Дорджи у всех встречных, доехали до леса, где и хотели на всякий случай поискать его.

В заключение Жуанов торопил Дорджи идти с ним к общему костру, где уже, верно, вскипел котелок с чаем и вообще было весело и хорошо. Жуанов уверял Дорджи, что никто на него не сердится и что он напрасно так ото всех сторонится, что русские ничего себе – ребята славные, но что они любят подшутить над слабым, а иногда и обидеть его; но он уже придумал средство, как от этого избавиться, и вот, когда будет время, он сообщит о своих предположениях Дорджи, и тогда они поговорят об этом не спеша.

Дорджи понимал, что дольше медлить было нельзя, и хоть ему очень не хотелось подвергать себя насмешкам товарищей, но не было никакой возможности избегнуть всего того, что в настоящую минуту предстояло. Стыдно ему было тоже показаться на глаза Николаю Сизых; его очень трогала доброта, которую он проявил в этом деле: ведь он сам рисковал получить взыскание из-за него, а между тем он не остановился перед хлопотами и так ловко выручил его из беды. Дорджи жестоко страдал, размышляя, что во время побега он ни разу не подумал о той ответственности, которую он навлекал на добродушного Николая, представляя при этом самого себя очень добрым и упрекая всех русских в жестокосердии и безжалостности.

Размышляя об этом и имея очень сконфуженный вид, Дорджи, сопровождаемый Жуановым, подошел к костру, разложенному в поле, у опушки леса. Вокруг огня сидело несколько школьников, а Николай Сизых был занят варкой чая в подвешенном над огнем котелке. Похудевшее и пожелтевшее лицо, впалые глаза и прихрамывающая походка сильно сконфуженного мальчика произвели на школьников смягчающее впечатление. Против ожидания, они хоть и приветствовали появление Дорджи из лесу шумно и радостно, но без всяких насмешек.

Все занялись приготовлением своих хлебных запасов и чашек, стали скликать остальных участников прогулки. Николай прежде всего стал угощать Дорджи, для которого чай оказался теперь вкуснейшим лакомством и лучшим лекарством; он восстановил его упавшие силы, придал ему бодрость и возобновил хорошее настроение, так что даже русская школа и школьники не казались уже ему такими дурными, как накануне; напротив, смотря теперь на их оживленные прогулкой лица, он находил многих очень симпатичными. Скоро из лесу послышались оклики: на опушке стали показываться новые группы товарищей: одни тащили кисти и даже целые ветки рябины, другие несли в шапках бруснику…

Завидев Дорджи у костра, каждый приветствовал его радостным восклицанием и все еще более оживились и спешили обменяться своими впечатлениями. Все вновь прибывающие предлагали, конечно, вопросы. Дорджи молчал, за него отвечал Жуанов, с полным увлечением передавая все подробности бегства: как Дорджи устал, как у него замерзли ночью ноги, как он не мог дальше идти и решился жить тут, пока не умрет с голоду или не замерзнет и т. д. Все эти приключения Дорджи вызывали живейший интерес в школьниках; многие в душе завидовали его геройству, другие спорили и даже готовы были биться об заклад по вопросу о том, сколько дней мог бы прожить Дорджи в лесу, и т. п. Были и такие, которые уже задумывались над тем, как встретит возвращенного Дорджи смотритель, узнает ли он о бегстве или не узнает. Дорджи, не понимая их разговоров и не замечая никакой враждебности к себе в товарищах, был очень доволен. Все были в наилучшем расположении духа и пришли к тому заключению, что, не убеги Дорджи, у них не было бы такой прекрасной прогулки; но наконец все с сожалением заметили, что им надо спешить назад, в город, чтобы не опоздать явиться в школу вовремя.

Николай Сизых, как самый старший, и Жуанов, как самый сильный, принялись закладывать лошадей, и, так как мальчуганов было слишком много для одной телеги, пришлось сидеть как попало; однако школьники, точно сговорившись, усадили Дорджи на лучшее место, подкладывали под него сено, а Кочан даже положил ему за спину свой армяк; они видели, что Дорджи морщится при каждом толчке: у него действительно все тело болело, и ноги нестерпимо ныли.

Все обошлось как нельзя лучше: школьники доехали вовремя, и бегство Дорджи никогда не дошло до сведения смотрителя.

Дорджи покорился и решил учиться, не обращая внимания на разные школьные невзгоды; он старался не сторониться от товарищей и всегда искал случай сближаться с ними. Насмешки более или менее прекратились, отчасти потому, что буряты освоились с русскими порядками, понемногу привыкли к языку и реже попадали впросак. Кроме того, Жуанов привел в исполнение задуманное им средство избавиться от обид. Наблюдая школьную жизнь, он заметил, что между школьниками грубая физическая сила пользуется наибольшим уважением. Сам он обладал недюжинной для своего возраста силой и, когда раз отколотил русского обидчика, сейчас же увидел, что это не только не навлекло на него вражду всех остальных русских, как он ожидал, а совершенно напротив, во многих вызвало некоторое к нему уважение. Вот он и вздумал устроить так, чтобы каждый бурят мог постоять за себя и не даваться в обиду.

Его идея была внушена ему бурятскими обычаями: у бурятского народа, особенно в тех местностях, где старая шаманская религия еще не заменилась буддизмом, существуют народные праздники с военными играми и состязанием для молодежи. Борцы играют здесь не последнюю роль. Жуанов принадлежал к семье, в которой не переводились борцы; все правила единоборства знал он в совершенстве; ему было известно также, что победа достается не всегда самому сильному, а очень часто более искусному. Он и задумал передать свое знание этого искусства своим землякам. Сперва буряты старались держать эту затею в секрете от русских. Во время рекреаций буряты поодиночке пробирались в самый отдаленный закоулок двора, за склады дров, и там Жуанов обучал их приемам борьбы. По бурятскому обычаю, борьба происходила между полуголыми борцами. Для Дорджи, немного изнеженного и во время занятий с Аюши отвыкшего от игр на открытом воздухе, все это было очень не по вкусу, но он должен был уступить, так как Жуанов придавал очень большое значение своей выдумке.

Действительно, Дорджи, сначала слабый и неловкий, неуклонно следуя правилам борьбы, стал одерживать иногда победы и понемногу полюбил это удовольствие. Беспрестанно упражняясь в борьбе, буряты действительно достигли большой ловкости и сноровки и скоро смело вызывали на бой русских мальчиков. Сначала русские школьники смеялись над бурятскими борцами. Смех главным образом вызывался тем, что буряты, несмотря на холод, раздевались для борьбы, но скоро они поняли, что, кроме смешной стороны, в этой бурятской затее была и полезная сторона. Они старались учиться у бурят, хотя Жуанов и держал в секрете свои приемы. Пришлось только наблюдать бурятские хитрости во время самой борьбы. Это соревнование очень оживило школьную жизнь, а для Дорджи оказалось полезно главным образом тем, что укрепило его нервы: теперь он уже не проводил целые часы, изнывая в разных печальных размышлениях об обидах и несчастиях, будто бы с ним происходящих. Прилежный, наблюдательный и способный от природы, он скоро выучился русскому языку, что позволило ему принимать участие во всех уроках, и скоро он стал в классах одним из первых учеников.