Книга Ледяная кровь. Полное затмение - Андреа Жапп

Аннелете показалось, что Элевсия де Бофор поцеловала ее в лоб. После стольких лет воспоминания оставили ее в покое.

Бернадетта Карлен ждала, скрестив руки на животе. На ее стройную фигуру было приятно смотреть, но жизнь не пощадила совершенного овала лица и заставила погаснуть прелестные серые глаза.

В зале для допросов стояла тягостная тишина, нарушаемая лишь шелестом листов, которые нервно поворачивал и переворачивал сеньор инквизитор.

— Извольте сообщить нам ваши имена, фамилию и состояние, мадам.

— Бернадетта Жанна Мари Карлен, урожденная Бардо. Вдова, наемная златошвейка[140].

Нотариус встал и недовольным тоном зачитал:

— In nomine domine, amen[141]. В 1306 году, 24 числа октября месяца, в присутствии нижеподписавшегося Готье Рише, нотариуса Алансона, одного из его секретарей и свидетелей по имени брат Робер и брат Фульк, доминиканцев из Алансон-ского диоцеза, урожденных соответственно Анселен и Шан-да, Бернадетта Жанна Мари Карлен, урожденная Бардо, добровольно предстала перед досточтимым братом Жаком дю Пилэ, доминиканцем, доктором теологии, сеньором инквизитором территории Эвре, назначенным для рассмотрения этого дела в нашем славном городе Алансоне.

Жак дю Пилэ подошел к женщине, внимательно глядя на нее.

— Бернадетта Карлен, вот четыре Евангелия. Положите на них правую руку и поклянитесь говорить правду, как о самой себе, так и о других. Вы клянетесь перед Богом своей душой?

— Клянусь, — произнесла женщина неуверенным тоном.

— Разумеется, вы знаете, что клятвопреступление не только осквернит вашу душу, но и навлечет на вас гнев инквизиторского суда.

— Знаю, сеньор. Моя душа чиста, и Господь может в этом удостовериться.

— Итак, несколько дней назад вы сделали нам странное признание. Запоздалое, но умело составленное.

— Я не умею ни читать, ни писать, сеньор, и поэтому продиктовала свои слова публичному секретарю.

— Хм... Так вот в чем дело. И что же вы нам хотите сообщить?

Жак дю Пилэ начал читать спокойным голосом:

Сеньору инквизитору,

которому поручено расследовать убийство

доминиканца Никола Флорена

Сеньор!

Тайна, которую я храню вот уже два года, становится слишком обременительной, поскольку в городе ходят слухи, что мужчина, граф д’Отон, может быть осужден за убийство сеньора инквизитора Никола Флорена. Он не виновен, и я не могу больше хранить молчание. До сих пор я молчала, чтобы защитить имя моих детей, оградить их от нового бесчестья. Ужасная репутация отца и так легла тяжким бременем на их юные плечи. А мне этот грубиян, вор, бабник и лжец испортил жизнь. Полгода назад Господь призвал его к себе, и я не утверждаю, что это повергло нас в печаль. Он умер также, как и жил: как негодяй. Собутыльник, которому мой муж отказался заплатить карточный долг, пронзил его кинжалом, когда они вместе выходили из притона. Я, сгорая от стыда, клянусь перед Богом, что именно мой муж убил сеньора инквизитора Флорена, горожанина, как он говорил мне. Мой муж встретил его в таверне, и они напились до такой степени, что сеньор инквизитор стал делать ему непристойные предложения. Только через несколько дней мой негодный муж узнал, кто на самом деле стал его жертвой. Обезумев от страха, он решил избавиться от украденных драгоценностей. Ночью он вернулся к дому сеньора Флорена и бросил их в сточную канаву.

Я нисколько не сомневаюсь, что Ваши следователи подтвердят: мой муж пользовался отвратительной репутацией, и они также расскажут Вам о моей репутации.

Это истинная правда. Клянусь перед Богом.

Ваша нижайшая Бернадетта Карлен

— Вы готовы отказаться от своих слов, мадам?

— Ни в коем случае. Я подтверждаю свои слова и клянусь, что это правда. Невиновный не должен отвечать за преступления моего подлого мужа. Мы и так много выстрадали.

Раздался неприятный писклявый голос брата Робера Анселена:

— Кто и сколько вам заплатил за это ложное свидетельство?

Бернадетта Карлен закрыла глаза, словно от пощечины. Потом она внимательно посмотрела на доминиканца и твердым голосом произнесла:

— Мсье, я, конечно, всего лишь бедная женщина, которая трудится денно и нощно, чтобы прокормить троих детей. Но я никогда не воровала. Да я лучше умру, чем нарушу клятву, данную на Евангелиях.

Она перекрестилась и повернулась в Жаку дю Пилэ, ни на секунду не спускавшему с нее глаз. Что-то в ее поведении вызывало у сеньора инквизитора удивление. Несмотря на поношенную, но безукоризненно чистую одежду, чепец из толстого льняного полотна, пальцы, израненные острыми золотыми нитями, эта женщина держалась с таким естественным достоинством, что ей хотелось верить. В ее пользу говорили и многочисленные свидетельства, собранные в ходе предварительного расследования. А вот свидетельства, касавшиеся ее вечно пьяного грубияна-мужа, не пощадили его. Бернадетта Карлен вела замкнутый образ жизни. Она откладывала работу в сторону только для того, чтобы заняться детьми, которые, по общему мнению, были хорошо воспитанными и умными. Дом она покидала лишь для того, чтобы отправиться на базар или в церковь. Никто никогда не видел, чтобы она сидела в таверне или сплетничала с кумушками. А тот факт, что ей доверяли мотки золотых и серебряных нитей, свидетельствовал о ее безукоризненной честности. Но Жак дю Пилэ, будучи грозным знатоком человеческих душ, был уверен, что она лгала. Знала ли она, что он мог вырвать у нее правду под пыткой? Возможно, ведь она была умной женщиной. Так почему она так рисковала, подвергала себя такой серьезной опасности, от которой многие мужчины, не раздумывая, бросились бы бежать прочь, как от огня? Ради денег, ради своих детей, разумеется. В гробовой тишине зала он прислушивался к ее дыханию, которое она пыталась сделать ровным. Странный народец эти женщины, думал Жак дю Пилэ. Они приходят в ужас при виде мыши, но храбро лгут инквизиторскому суду, чтобы сделать жизнь своих детей лучше. Пилэ выждал еще несколько минут. По сути, эта женщина предлагала ему прекрасное лекарство от всевозрастающего недовольства. Ведь ему действительно не нравилось то, что он вынужден держать в заключении монсеньора д’Отона, твердо зная, что граф невиновен. Будучи ловким политиком, он все равно не смог бы освободить графа, даже несмотря на дополнительное расследование. А вот это свидетельство, данное в присутствии представителей Церкви, было послано ему самим провидением. Неважно, что оно было ложным. И Жак дю Пилэ, всю свою долгую жизнь неустанно преследовавший ложь, вдруг услышал свой голос, говоривший с напускной досадой: