Книга Красный сфинкс - Александр Дюма

Моя любовь без дна, а доброта —

Как ширь морская.

На следующий день, в тот же час, а именно около девяти часов вечера, две тени, следуя одна за другой, проскользнули в церковь святого Андрея через один из боковых входов храма; при свете лампад, вечно горевших перед ех-voto в память о чудесах, сотворенных различными святыми, в честь которых были воздвигнуты алтари, они направились к алтарю Богоматери Ангелов (это прелестное название сменяло прежнее, еще более очаровательное наименование: алтарь Богоматери Любви; верующие, почитавшие святыню под этим именем, лишились его полувеком раньше из-за одного щепетильного епископа).

Девушка подошла к алтарю первой и преклонила колени.

Юноша, следовавший за ней, преклонил колени справа от нее.

Сиявшие молодостью и красотой влюбленные, озаренные мерцающим светом лампады, выглядели восхитительно: Изабелла стояла с опущенной головой, и ее глаза были влажными от слез умиления; Антуан стоял с гордо поднятым челом, и его глаза лучились от счастья.

Каждый мысленно произнес молитву, но, говоря «каждый», мы можем поручиться только за Изабеллу де Лотрек. Без сомнения, чувства, переполнявшие ее душу, излились наружу в священном порыве, обращенном к Богоматери. Мужчина же умеет молиться лишь в горестные минуты, а в счастливые мгновения он способен только на страстный лепет да на пылкие вздохи.

Затем, когда первоначальное волнение прошло, влюбленные потянули друг к другу руки, которые, встретившись, затрепетали. От радости Изабелла испустила жалобный вздох, похожий на мучительный стон, и, забыв, где они находятся, воскликнула:

— О, друг мой, я так тебя люблю!

В это время граф смотрел на Мадонну.

— О! — вскричал он. — Пресвятая дева улыбнулась! Я тоже, я тоже люблю тебя, моя обожаемая Изабелла!

И словно под грузом переполнявшего их счастья, влюбленные склонили головы.

Граф, державший руку Изабеллы на груди, осторожно разжал ее пальцы и запечатлел на руке страстный поцелуй; затем, сняв со своего мизинца кольцо, он надел ею на ее указательный палец и произнес:

— Святая Богоматерь, покровительница земной и небесной любви, ты радуешься всякому чистому чувству и только что улыбнулась, глядя на нас; будь же свидетельницей моего обета: я клятвенно обещаю, что у меня никогда не будет другой супруги, кроме Изабеллы де Лотрек; если же я нарушу свой обет, покарай меня.

— О нет, нет, Пресвятая Дева, — вскричала Изабелла, — не наказывай его!

— Изабелла! — воскликнул граф, пытаясь заключить девушку в объятия.

Но она осторожно отстраняла его, устыдившись святого места, где они находились.

— Высокочтимая всесильная Мадонна, — промолвила девушка, — теперь моя очередь произнести обет, выслушай же его; здесь, перед твоим алтарем, я клянусь твоими святыми стопами, целуя их, что отныне я буду принадлежать душой и телом человеку, который только что надел это кольцо мне на палец; даже если он умрет или, гораздо хуже, нарушит свое слово, я никогда не выйду замуж за другого, а стану в таком случае невестой твоего божественного сына.

Поцелуй заглушил последние слова Изабеллы, и святая Мадонна улыбнулась в ответ на поцелуй графа, как и в ответ на возглас Изабеллы, ибо она помнила, что, до того как ее назвали Богоматерью Ангелов, ее имя было Богоматерь Любви.

IX. ДНЕВНИК ГОСПОДИНА ДЕ БАССОМПЬЕРА

Как сообщил герцогу Мантуанскому посол, кардинал и король покинули Париж 4 января; в четверг, 15-го, они отобедали в Мулене и отужинали в Варенне, который не следует путать с Варенном в департаменте Мёз — городом, ставшим знаменитым в связи с арестом там короля.

У нас нет достоверных сведений о начале этой кампании, за исключением дневника г-на де Бассомпьера. Поэтому в исторической части данного повествования этот источник послужит нам путеводной нитью.

Когда король, заключив мир с кардиналом, вышел из кабинета его высокопреосвященства, он повстречал в прихожей г-на де Бассомпьера, который явился на поклон к вошедшему в милость кардиналу.

Увидев посетителя, король остановился, повернулся к Ришелье, провожавшему его до выхода, и произнес:

— Посмотрите, господин кардинал, вот человек, который наверняка захочет нас сопровождать и будет служить мне верой и правдой.

Кардинал улыбнулся и, сделав одобряющий жест, сказал:

— Это в привычке у господина маршала.

— Да простит меня ваше величество за то, что я, не соблюдая этикета, задам вопрос, но куда я должен сопровождать моего государя?

— В Италию, — ответил король, — я собираюсь лично туда отправиться, чтобы снять осаду Казаля. Готовьтесь к отъезду, господин маршал; я возьму с собой также Креки, который знает те места, и надеюсь, что мы еще заставим о себе говорить.

— Ваше величество, — произнес Бассомпьер с поклоном, — ваш покорный слуга последует за вами хоть на край света и даже на Луц, если вам будет угодно на нее взойти.

— Мы не собираемся столь далеко и высоко, господин маршал. В любом случае наша встреча состоится в Гренобле. Если что-либо помешает вам принять участие в походе, предупредите господина кардинала.

— Государь, — сказал Бассомпьер, — я непременно буду там, в особенности если ваше величество прикажет этому старому плуту Ла Вьёвилю выдать причитающееся мне жалованье генерал-полковника швейцарской гвардии.

Король рассмеялся и сказал:

— Если Ла Вьёвиль вам не платит, это сделает господин кардинал.

— В самом деле? — с сомнением спросил Бассомпьер.

— Это действительно так, господин маршал, — вмешался кардинал, — и если вы немедленно дадите мне расписку, то уйдете отсюда с деньгами, ибо время не терпит, ввиду того, что мы отбываем через три-четыре дня.

— Господин кардинал, — сказал Бассомпьер с достоинством вельможи, присущим ему как никому другому — я ношу при себе деньги, лишь когда иду к королю играть. Если угодно, я буду иметь честь оставить вам расписку и пришлю лакея за деньгами.

Когда король ушел, Бассомпьер вручил кардиналу расписку и на следующий день отправил слугу за жалованьем.

В тот же вечер, когда кардинал сказал Людовику XIII, что король всегда должен держать свое слово, тот распорядился выдать пятьдесят тысяч экю господину герцогу Орлеанскому, шестьдесят тысяч ливров королеве-матери и тридцать тысяч королеве Анне.

Л’Анжели тоже получил от самого Людовика тридцать тысяч ливров, а Сен-Симон — свидетельство о том, что он является конюшим короля с жалованьем в размере пятнадцати тысяч ливров в год.

Что касается Барада, то, как известно, он не ожидал денег, но приобрел тридцать тысяч ливров в тот самый день, когда король вручил ему ордер на получение денег на предъявителя.

После того как со всеми рассчитались, кардинал тоже принялся раздавать денежные пособия. Шарпантье, Россиньоль и Кавуа получили свою долю, но вознаграждение, пожалованное Кавуа, сколь бы щедрым оно ни было, не могло утешить его жену, которая надеялась, что кардинал скоро уйдет в отставку и ничто больше не потревожит сна ее мужа — спокойные ночи были средоточием всех помыслов этой женщины, и ее дети, как мы уже видели, не просили Бога ни о чем другом в своих молитвах. К сожалению, человек, склонный создавать себе личного Бога и возлагать на него бремя своих желаний, задает Всевышнему так много работы, что тот порой упускает из вида даже самые сокровенные и разумные просьбы, не успевал их исполнить.