Книга Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Йоланта осталась в поселке, чтобы не встречаться со мной?

– Нет, совершенно не поэтому. Она так рада, что отмечает Рождество с отцом и братом! Готовит какое-то польское рагу с непроизносимым названием. И, насколько я понял, они ждут гостью – Марию Бланшар. Станислас, наконец, рассказал о ней детям. Пьер очень обрадовался.

Изора понимающе улыбнулась. Тома же посмотрел на нее так внимательно, словно хотел прочитать, что там – в ее душе и сердце. Девушка смутилась и уткнулась взглядом в сковородку.

И вдруг запела Зильда. Чистым сильным голосом она выводила «Ангелы, к нам весть дошла»[57], и Жером старательно ей аккомпанировал. Следующую песню исполнила Адель, голос у которой был пониже, – «Родилось божественное дитя»[58].

Как только мелодия кончилась, Гюстав объявил, что проголодался. На самом деле у него совсем не было аппетита, но он заметил, что Анна уже хлопает глазами, утомившись от всеобщего оживления.

Семья села за стол, и каждый буквально заставлял себя есть.

– Она спит, – сказала Онорина, которая чуть ли не поминутно заглядывала в лицо дочери.

С едой покончили быстро. Блинчики имели большой успех, особенно когда к ним подали сидр и приготовленный Изорой кофе. Девушка все время искала, чем себя занять, чтобы заглушить страх, нараставший в ее душе. Те же чувства испытывали и остальные.

Анна проснулась в девять вечера и стала любоваться елкой, украшенной горящими свечами, – Тома как раз вставил в подсвечники новые.

– Я так счастлива, – из последних сил пыталась радоваться девочка. – Мне хочется попробовать блинчик с горячим шоколадом, как раньше. Помнишь, мама? А ты, папа, не забыл?

– Конечно! – ответили родители хором. – Ты любила кушать блинчики в воскресенье, после мессы.

Изора подала девочке тарелку с чашкой и присела на кровать, чтобы помочь ей справиться с едой.

– Какая красивая чашка! – восхитилась Анна, сделав глоток шоколада. – А цветы на фарфоре – такие же, как в моем раю! Мама, Тома, идите сюда! Подойдите ко мне все! Не бойтесь! Я чувствую – добрый Иисус здесь, он ждет меня!

Они собрались вокруг кровати – печальные лица, губы крепко сжаты, чтобы горькие слова любви и скорби не вырвались наружу. Тома встал с другой стороны узкой кровати, напротив Изоры.

– Спасибо тебе, Изолина, – прошептала Анна. – Ты исполнила мою мечту. Я буду молиться за тебя. Дай мне руку! Ты тоже, старший брат!

Стараясь не заплакать, Изора исполнила просьбу девочки, которая в этот момент казалась намного старше своих лет – как существо неизмеримой мудрости, пришедшее из другого мира и спешащее в него вернуться. Анна посмотрела на нее, потом на Тома и молча соединила их руки, которые держала своими исхудавшими пальчиками.

– Желаю вам стать однажды очень-очень счастливыми, – почти по слогам проговорила она.

Жером не мог наблюдать эту сцену, однако буквально кожей ощутил перемену в настроении окружающих – странное напряжение, которое чувствовалось уже по тому, как родители и сестры затаили дыхание. Девочка разжала пальцы, и ее глаза закрылись. Задыхаясь от душивших его слез, Тома выбежал из дома. Щеки Изоры полыхали огнем, она тоже встала. Зильда и Адель присели на их место.

– Помолимся, сестричка, – сказала Зильда.

– Спасибо, с радостью, – прошептала Анна.

* * *

Кутаясь в шерстяную шаль, Изора вышла на улицу. Тома с сигаретой во рту вышагивал взад-вперед перед домом. Увидел, что она идет к нему, и поежился.

– Это слишком тяжело! – Он отчаянно старался не заплакать. – Словно натянутая нить, которая в любое мгновение может оборваться у нас на глазах.

– Не спорю, тяжелый момент, но только для нас. Анна сейчас счастлива – лежит рядом с рождественской елочкой в окружении всей семьи, у нее есть любимая кукла и музыкальная шкатулка.

– Если бы это была твоя сестра, ты бы запела по-другому! – обиделся он.

– Тома, я ее люблю, как младшую сестренку, хотя у меня никогда не было сестер. А когда любишь, нужно думать о том, кого любишь – о его радостях, а не о собственных страданиях.

– Ты, конечно, права… Знаешь, в последнее время ты очень изменилась, Изора.

– Я свободна – вот и весь секрет. Представь, я получила от родителей письмо, они поздравляют меня с зимними праздниками. Отец даже написал три слова: «Дочка, будь серьезной!» – и нацарапал под ними свою подпись.

– Похвальный совет, только слегка запоздавший, – окрысился Тома. – Видел бы он, как ты позволяешь инспектору Деверу целовать себя в губы!

– Кто тебе сказал?

– Никто. Я сам вас видел. Прямо ошалел от удивления. Я-то думал, ты порядочная девушка, будущая учительница. Ты спишь с ним?

Такого Изора никак не ожидала. Холодность его тона уязвила ее.

– Тебя это совершенно не касается. К тому же не тебе учить меня нравственности: Йоланта была беременна, когда ты на ней женился, да или нет? Ты и ее обзывал распущенной?

Тома повернулся к ней спиной, бросил окурок на землю и яростно растоптал его. Только сейчас Изора заметила, что идет снег. Она подставила лицо снежинкам, и тут ее осенила неожиданная догадка:

– Такое впечатление, что ты ревнуешь, – усмехнулась она.

– Что за чушь? Я все еще забочусь о тебе, защищаю, потому что твой отец так и не научился это делать.

– Мне ничего не угрожает. Да, Жюстен мой любовник. Он мне нравится. В конце месяца мы вместе едем к его матери в Париж праздновать Новый год. Понятия не имею, что будет дальше. Скорее всего, вернусь в Феморо или, может, сюда – в Сен-Жиль. Одно знаю точно – хочу оставаться свободной. Впрочем, сейчас не время об этом говорить. Пойдем в дом!

Тома подбежал к девушке и схватил ее за локти. Не сводя с нее пристального взгляда, тихо спросил:

– А если забеременеешь, что тогда? Конечно, он на тебе женится! Любой бы женился. Изора, ты такая красивая и…

Голос у Тома был ласкающий, с ноткой чувственности, выдающей его волнение. Она подняла голову, чтобы увидеть его лицо. Снежинки сверкали в ее черных волосах, словно подаренная зимой диадема. Трепеща от переполнявших его чувств, Тома прижался ртом к ее губам. Изора полностью отдалась поцелую, о котором так часто мечтала. Губы у ее большой любви были теплые, сладкие и нежные. Он обнял ее, не переставая целовать. Прижавшись к нему, она снова вернулась в тот чудесный кокон безопасности и полнейшего счастья, который спасал от любой беды еще в те далекие времена, когда она была маленькой и так нуждалась в участии Тома. Теперь она выросла, в объятиях другого стала женщиной, но ощущения остались те же – ни с чем не сравнимое блаженство.