Книга Сектант - Константин Костинов

Он залпом выпил воду из кружки.

– И все погибшие, – продолжил он более спокойным голосом, – граждане и моей страны тоже. Независимо от того, русские они, латыши или якуты. Что еще будет?

Сергей заговорил, тихо и монотонно. Он говорил, а перед его глазами стояли не комедии вроде «Мы из будущего» или «Гитлер капут». Он вспоминал некрасивые, черно-белые, мутные кадры кинохроник.

Он рассказывал о концлагерях, о лагерях смерти. О сожженных заживо, повешенных, расстрелянных. О черноформенных бестиях, спокойно уничтожавших детей и женщин, о добрых солдатах в рогатых касках, не видящих в русских людях – людей. О партизанах, о предателях с белыми повязками. О Матросове, о Зое Космодемьянской, чьи судьбы уже не казались смешными.

– Не верю, – спокойно заявил Вацетис. – Не верю. Не может такого быть.

Сергей задохнулся…

– Но девиз нашего института, – продолжил Вацетис, – «Знать, а не верить».

Он наклонился к Сергею и посмотрел ему в глаза:

– Едем. Расскажешь все, что знаешь…

– Кому? Твоему начальнику? Начальнику института фольклора? Как быстро он доберется до нужных людей?

– Зачем начальнику? Сразу товарищу Дзержинскому. А уж он поможет.

Часть третья

Москва

Альтернативка. Теперь можно на сто процентов быть уверенным – это не наша история.

Сергей стоял на Красной площади.

Нет, понятно, что выглядела она не так, как в двадцать первом веке, это никак не доказывало альтернативность истории.

Деревянный мавзолей непривычных очертаний тоже имел вполне логичное объяснение в рамках реальной истории. Ленин умер только в прошлом году, ту гранитную пирамиду, из которой его в нашем времени регулярно пытаются вытащить, за это время точно не успели бы построить. А хоронить где-то нужно.

Можно было бы объяснить даже памятник Минину и Пожарскому не на своем месте: большевики – народ своеобразный и могли по каким-то таинственным причинам таскать памятник туда-сюда по площади.

Но вот этого в мире Сергея большевики не допустили бы точно.

Что там какой-то забытый триколор на крыше дома в Пескове. В столице СССР, в центре Москвы, в двадцать пятом году, на восьмом году советской власти на шпилях башен Кремля – гнезда кровавых большевиков, между прочим, – блестели позолотой двуглавые орлы.

Будь эта история той, о которой Сергею рассказывали на уроках в школе, в газетах, по телевизору, на сайтах, короче, будь эта история нашей, орлы давно уже были бы сбиты из пушек, а тот, кто допустил такую контрреволюцию, был бы расстрелян у Кремлевской стены.

Это не наша история.

Сергей подумал, что у него уже сложилось два образа большевиков. Один, из нашего времени – безликая страшная масса, пьяные, небритые, в кожанках и с маузерами и над ними – Сталин с капающей с пальцев кровью. И второй, здешний.

Здешние большевики были конкретными людьми. Паша Поводень, Данила, Слава, товарищ Шрам, Катя, Вацетис, Витя… Может быть, они не были добрыми и гуманными людьми – Паша, Витя и Вацетис уж точно, может быть, ради мировой революции они и пошли бы по трупам… Может быть.

Но неужели идти по трупам ради денег правильнее?

– Читайте, читайте! – пробежал мимо мальчишка-газетчик. – Убит красный командир Котовский!

Сергей не обратил внимания. Он еще раз взглянул на нахально торчащих в голубом небе орлов, хмыкнул-кхехекнул и, пробежав немного, запрыгнул в проезжавший мимо трамвай.

От Кремля до Большой Садовой, где Вацетис снял для него комнату, путь неблизкий.

* * *

Солнце уже садилось, узкие переулки погружались если не в темноту, то в некоторые сумерки.

По одному из таких переулков, в синем джинсовом костюме, стуча каблуками высоких шнурованных ботинок, шел Сергей Аркадьевич Вышинский.

В одной из темных подворотен, мимо которой он проходил, качнулись и скрылись обратно во мраке две черные тени.

– Слышь, Пузырь, – прошептала одна из них, – а чего мы этого фраера пропустили?

– А ты чего пропустил?

– Да сначала хотел, а потом чего-то передумалось…

– Потому, Щупарь, что чуйка у тебя есть, только малохольный ты. Зенки его видел? Из них мокрота смотрит. Либо мосол, либо… Я таких у тех, кто с войны пришел, насмотрелся. Либо шпалер за поясом, а под землю меня не тянет, либо все равно бабки добром не отдаст. Меж двух наголо останешься, а то и на мокрый гранд перейдем. Короче, взгляд запомнил? Таких не трогаем.

* * *

Сергей с Вацетисом приехали в Москву вчера под вечер. Латыш отвел Сергея в снятую комнату на Большой Садовой, хотя тот и порывался прогуляться, и запретил выходить, пока не будет дано добро. Остатки демократического свободолюбия требовали непременно нарушить запрет и отправиться на прогулку, однако разум резонно заявил, что, во-первых, мобильников еще не изобрели и Вацетис, не обнаружив Сергея, подумает черт-те что, во-вторых, Сергей и в современной-то Москве этих улиц не знал и легко заблудился бы, а уж в столице двадцатых… Ну и в-третьих, у каждого запрета есть своя причина, и никто не будет запрещать, просто чтобы поиздеваться.

Товарищ Вацетис появился только во второй половине дня, когда Сергей успел познакомиться с обитателями семи комнатушек. Проживали здесь в основном ханурики, в коридоре стоял ощутимый запашок дешевого самогона. Единственным нормальным человеком был появившийся ненадолго синеглазый, лет тридцати с небольшим, человек – доктор Миша, по словам местных жителей, чем-то похожий на актера Краско в молодости. И то доктор Миша, как выяснилось, съехал с квартиры еще в начале года и просто приходил за справкой к домоуправу.

Вацетису Сергей обрадовался, как родному.

– Ну что, – сел латыш на стул, положив рядом фуражку, – все решено. Завтра с утра я встречаюсь с товарищем Дзержинским, а потом он поговорит с тобой.

– Быстро, – поднял брови Сергей.

– Так мой начальник такие вопросы решает быстро. Наш ИИФ создан по личной инициативе Феликса Эдмундовича и подчиняется непосредственно ему, как главе ВСНХ, поэтому выход на него имеем всегда…

– Товарищ Вацетис, а что у вас за институт? Может, расскажешь? Или это тайна?

– Тайна, тайна… Ну как тайна? Расскажу. Попозже. Вечером. Не обижайся, просто мне нужно еще кое-куда заскочить. Ты, если хочешь, можешь по Москве пройтись. Вечером поговорим.

* * *

На столе, в круге света от керосиновой лампы, стояла сковорода, в которой шкварчала жареная картошка с салом – по словам Вацетиса, любимое блюдо Дзержинского. Между безработным директором чернильной мастерской и начальником департамента таинственного института шел задушевный разговор. Под водочку и закусочку.

– Я, Сергей, из семьи рыбаков. Простой, как говорится, как валенок. Ты на то, что я грамотно говорю, не смотри, у меня всего образования – церковно-приходская школа и автомобильный завод. Я на заводе в партию вступил. Потом война, революция, опять война. Воевал в Красной армии… не в латышских стрелках, – зачем-то уточнил Вацетис. – Под Питером от немцев отбивались. Потом Днепр, Крым, Царицын, Кавказ… В двадцатом году ранили, перешел на службу в ЧК. Там меня и заметили, когда ИИФ создавали…