Книга Ласка сумрака - Лорел Гамильтон

– Осторожнее, Рис. Или ты уйдешь сейчас же, не получиввторого шанса.

Снова я заговорила тихим и низким голосом, тщательновыговаривая слова, сдерживая магию – как сдерживают дыхание, боясь сорваться вкрик.

Наверное, по моему виду было ясно, что это не только слова,потому что Рис молча развернулся и направился к Дойлу. Он протянул черномустражу пистолет рукояткой вперед и застыл перед ним на несколько секунд,расправив плечи, сжав в кулаки вытянутые по бокам руки. Словно без оружия онпочувствовал себя беззащитным. Если бы он действительно стоял перед угрозойсмерти, я бы это поняла, но Китто такой угрозой Рису не был. Стражу не нуженбыл пистолет.

Он повернулся к нам с судорожным вздохом, ясно слышным занесколько футов. Злость почти исчезла, а то, что осталось, оказалось едваприкрытым страхом. Дойл был прав: Рис боялся Китто, точнее, гоблинов. Это былочем-то вроде фобии. Фобии, имевшей реальные корни – такие фобии почти неподдаются лечению.

Он остановился прямо перед нами, глядя на меня. На лицеотражалось недоверие, но под недоверием была такая ранимость, такаянезащищенность, что мне захотелось сказать: не надо, ты не должен этогоделать... Но я бы солгала, Он был должен это сделать. Если ничего не делать,Рис станет выходить из себя все чаще, и кончится тем, что Китто будет ранен илиеще хуже. Мы не могли рисковать договором. И я отвечала за Китто. Я не вполнепредставляла, в чем состоял бы мой долг, если бы Рис убил его в приступепаники. Мне не хотелось оказаться перед необходимостью отдать приказ о казнидруга, которого я знала всю мою жизнь.

Я хотела успокоить Риса, сказать ему, что все хорошо, ноопасалась показаться слабой. Так что я просто сидела, держа на коленяхсъежившегося Китто, и молчала.

– Я всегда уходил из спальни, когда ты была с... этим,с ним, – заявил Рис. – Что мне делать теперь?

С меня хватило. Жалость к Рису исчезла сразу же. Япосмотрела на Китто:

– Я предлагаю тебе малую плоть или слабую кровь.

"Малая плоть" была гоблинским эвфемизмом дляпредварительной сексуальной игры. "Слабая кровь" означала слегкапрокушенную кожу или даже едва набухший рубец. Существовала реальнаявозможность, что Китто выберет что-нибудь, для чего мне не понадобитсяспециальная помощь, чтобы отвлечься. Я понемногу обучала гоблина новымопределениям для петтинга и предварительных ласк, терминам гораздо менеетравмирующим для всех заинтересованных лиц.

Он опустил взгляд, избегая встретиться с кем-нибудь глазами,и прошептал:

– Малую плоть.

– Решено, – сказала я.

Рис нахмурился:

– Что это было?

Я перевела взгляд на него.

– Перед сексом с гоблинами всегда обговаривают условия.Если этого не сделать, дело кончается травмами.

Он нахмурился еще больше:

– Я был пленником на ночь. У меня не было возможностиставить условия.

Я вздохнула и покачала головой. Почти все сидхе, благие илинеблагие, очень мало знают о любой культуре, кроме своей собственной. Естьтакой живучий предрассудок, утверждающий, будто все, что не имеет отношения ксидхе, не стоит изучения.

– На самом деле, по законам гоблинов, была. Если бы онитебя пытали – да, тогда тебе оставалось бы только терпеть все, что с тобойделают, хотя, если совсем честно, кое-какая возможность торговли есть и вслучае пытки. А в случае с сексом обговорить условия можно всегда. Такой у нихобычай.

Складка между бровями Риса стала еще глубже. Единственныйего глаз глядел с такой растерянностью, с таким страданием... Я спустила Киттос колен и встала лицом к лицу со стражем, поместив маленького гоблина почтимежду нами. Впервые Рис, кажется, не замечал, насколько близко к нему находитсягоблин.

– Гоблины тебя все равно изнасилуют, защититься отэтого нельзя, но ты можешь диктовать условия – что можно и что нельзя делать.

Его рука медленно поднялась к шрамам на лице, ноостановилась, не завершив движения, и повисла в воздухе.

– Ты хочешь сказать... – Он не договорил.

– Что ты мог запретить им наносить тебе увечья,остающиеся навсегда. Да.

Очень, очень мягок был мой голос, произносящий эти слова. Яи хотела сказать это Рису, и боялась – уже несколько месяцев, с тех пор какузнала, как он потерял свой глаз.

Он повернулся ко мне с выражением такого ужаса... Поднявшисьна цыпочки, я взяла его лицо в ладони и заставила наклонить голову. Нежно –едва ощутимым касанием – я поцеловала его в губы, прильнула к нему всем телом,вытягиваясь как можно выше, руками наклоняя его голову к себе. И так же нежно япоцеловала его шрам.

Он отдернулся назад, и я пошатнулась. Только рука Китто уменя на талии не дала мне упасть.

– Нет, – выговорил Рис, – нет.

Я протянула к нему руку:

– Иди ко мне, Рис.

Но он все пятился назад. Дойл скользнул ему за спину – ни я,ни Рис не заметили когда. Рис остановился, натолкнувшись на своего капитана.

– Если ты не сделаешь так, как она сказала, Рис, тебепридется вернуться ко двору.

Он взглянул на Дойла, потом снова на меня.

– Нет, я сделаю, я просто... Я не знал!

– Большинство сидхе ничего не знают о культурегоблинов, – сказала я. – Одна из причин, почему воины гоблиноввнушают такой страх, – это что никто их не понимает. Мы выиграли бы тувойну с гоблинами на столетия раньше, если бы кто-нибудь взял на себя трудизучить их. Я не о допросах под пыткой – чужую культуру пытками не изучишь.

Дойл взял Риса за плечи и начал подталкивать его к нам. Рисуже выглядел не испуганным, скорее потрясенным, как будто его мир развалился начасти и сам он повис в воздухе, цепляясь за обломки.

Дойл подвел Риса к нам, и я нежно дотронулась до его лица.Он удивленно моргнул, словно успел забыть о моем существовании.

– Ты не изуродован, Рис. Ты прекрасен.

Я наклоняла его голову к себе, но шесть дюймов разницы вросте мешали моим намерениям. До губ я еще могла дотянуться губами, а до глаза– нет, и тогда я снова встала на цыпочки, невольно прижавшись при этом к Рису.Рука Китто все еще обвивала мою талию, и в результате моего движения оказаласьзажата между нашими телами. Рис не вскрикнул, не возразил, и я не сталаакцентировать на этом внимание – предпочла закончить то, что начала.

Медленно покрывая поцелуями его лицо, я добралась до краяшрама. Рис дернулся, и, думаю, только руки Дойла на его плечах удержали его отбегства. Он плотно зажмурил глаз, как приговоренный к казни, не желающий видетьполет смертельной пули, а я целовала его шрамы, медленно передвигаясь, пока непочувствовала под губами гладкие бугры, и тогда нежно поцеловала пустуюглазницу, где должен был сиять второй прекрасный глаз.