Книга Адмиралы Бутаковы - флотская слава России - Владимир Врубель

Как командир, Бутаков поступил совершенно верно, но, чтобы не сложилось впечатление, будто самые рискованные дела он поручал подчинённым, приведём ещё одну цитату из записок Алексея Ивановича: «Ночью, приготовив шлюпку со всеми предосторожностями тайны и военными, и выбрав гребцов, умевших хорошо плавать, я взял с собою прап. Акишева (оба мы также умели плавать), и мы потихоньку направились к берегу. Приблизясь настолько, что шлюпка не могла дальше идти, мы с прап. Акишевым разделись и таким образом с футштоком перешли поперек через все устья, готовые пуститься вплавь, если б глубина которого-нибудь из них оказалась слишком велика… Глубоких устьев, однако мы не нашли, хотя в одном из них, имевшем 3 ф., быстрина была так сильна, что сбивала нас с ног… Мы возвратились из этой поездки за час до рассвета, не замеченные никем…» Очень важным открытием оказалось обнаружение залежей каменного угля. Это позволяло использовать на Арале и реках пароходы. Раньше предполагали, что топливом для них может служить только саксаул — кустарники или небольшие деревья, произрастающие в пустыне. Саксаул рубить намучаешься, дерево очень прочное.

Помимо главных задач, по просьбе министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского, увлекавшегося археологией, экспедиция провела археологическое обследование вновь открытых островов. Перовский предполагал, что в районе Аральского моря могли сохраниться следы древних цивилизаций. Однако, к большому разочарованию высокопоставленного любителя-археолога, ничего стоящего не нашли.

К концу августа все намеченные исследования завершили. Дальше предстояло подготовить окончательный отчёт, но это требовалось сделать в более цивилизованных условиях в Оренбурге. Осенью 1849 года, погрузив на лошадей и верблюдов собранные материалы исследований, Бутаков с караваном направился в Оренбург, куда прибыл 31 октября. С собой он забрал самых нужных ему помощников: Поспелова, топографов, унтер-офицера Томаша Вернера, Шевченко и денщика. Когда в Петербурге в обоих министерствах получили обстоятельный отчёт с картами и описаниями для лоции, то о Бутакове наконец-то вспомнили. В гидрографическом департаменте высоко оценили его труд, о чём доложили Меншикову. Прислал ходатайство о награждении офицера и генерал Обручев. Алексею Ивановичу дали орден Святого Владимира 4-й степени и назначили пенсию 157 рублей в год. Не бог весть, какие деньги, но все же приятно. Наградили деньгами и всех остальных участников экспедиции на Аральском море.

О своих открытиях Бутаков сообщил в Берлинское гидрографическое общество. Оттуда ответили, что его избрали почётным членом общества Алексей Иванович вступил в переписку по поводу своих исследований со многими русскими и иностранными учёными, в частности с Александром Гумбольдтом, знаменитым немецким географом и путешественником В общем, по принципу: если я не скажу о себе, то кто же скажет обо мне? Гумбольдт в 1829 году побывал в Орске и Оренбурге, поэтому хорошо представлял условия, в которых Бутаков занимался своими исследованиями и по достоинству оценил его труды. У Александра Гумбольдта были прекрасные отношения с прусским королём Фридрихом Вильгельмом IV. Поэтому для него не составило труда убедить короля наградить прусским орденом Красного Орла 3-й степени русского военного моряка за составление карты Аральского моря. Захотел вот человек доставить радость коллеге, и правильно сделал. Николай I разрешил принять эту награду. Где Пруссия, а где Аральское море? Но в те времена награждали и вообще, ни за что, прибыл в другое государство с визитом дружбы — получи орден. Да что там девятнадцатый век! Помнится, как в более близкие времена Хрущёв вручил звезду Героя Советского Союза президенту Египта Насеру просто так, за здорово живёшь. Украшали орденами других стран и наших генсеков, космонавтов. А если посмотреть на нынешних высокопоставленных чиновников, то орденов у них не меньше, чем у маршалов советского времени.

Наверно, прусский орден грел честолюбие Бутакова. Ему хотелось международного признания своих заслуг, так оно и получилось. Другое дело, что наши историки любят изображать, будто зарубежные географические общества вдруг сами, без его инициативы, заинтересовались деятельностью моряка на Аральском море. Мне кажется, что правда нисколько не умаляет значения совершённого Алексеем Ивановичем, поэтому зачем приукрашивать? Точно так же его инициатива присутствовала и в переписке с Чарлзом Дарвином, который использовал в своём труде сообщение Бутакова о сайгаках, обнаруженных экспедицией на аральских островах. Эти сайгаки никогда не видели людей и были совершенно непугаными, за что, бедняги, жестоко поплатились. «Мясо сайгаков вкусное», — с удовольствием отметил в записках Алексей Бутаков. Всё складывалось как нельзя лучше. Однако в Оренбурге произошло событие, последствия которого печально отозвались и на Шевченко, и на людях, хорошо к нему относившихся, в том числе и на Бутакове. Дело в том, что Тарас Григорьевич подружился со штабс-капитаном Карлом Герном и ею женой Софьей, очень красивой женщиной.

Вообще, когда читаешь воспоминания современников, то невольно отмечаешь, как много собралось тогда в Оренбурге красивых женщин. Или в степи все становятся красивыми? Герны предоставили поэту квартиру в своём доме, ввели в оренбургское общество. Шевченко написал портрет Софьи Николаевны. Казалось бы, живи и радуйся. Но, как давно сказано, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Не осталось оно безнаказанным и для Гернов. На свою беду, Софья Николаевна увлеклась двадцатилетним прапорщиком Николаем Исаевым. Шевченко решил, что именно он обязан открыть глаза мужу на безнравственность супруги. Один из близких друзей поэта уговаривал не делать этого, не лезть в чужую жизнь, но Тарас Григорьевич не послушал доброго совета Возможно, ему самому нравилась Софья Николаевна, которую он видел каждый день, а та предпочла молоденького прапорщика, и, терзаемый далеко не самыми высокими чувствами, Тарас Григорьевич таким образом ей отомстил.

Впрочем, кто его знает, как там было на самом деле, чужая душа — потёмки. Сначала поэт занялся слежкой за Софьей Николаевной, сбором доказательств, а затем рассказал Герну о коварстве и измене жены. Не знаю, как у кого, но у автора этих строк поступок Кобзаря восторга не вызывает. Разразился грандиозный скандал. Прапорщик Исаев в этом деле оказался ничем не лучше Тараса Григорьевича и ответил не менее достойно: написал два доноса, один губернатору, а второй — жандармам, в Третье отделение, о том, что приказание царя в отношении Шевченко о запрете писать и рисовать не выполняется, а начальство занимается попустительством В общем, всё, как когда-то учили нас на комсомольских и партийных собраниях: «Не проходите мимо».

Губернатор попытался неприятную историю замять, да не тут-то было, тогдашние чекисты из Третьего отделения оказались ребятами бескомпромиссными. Им очень хотелось отличиться, а там, глядишь, удастся и очередное звание получить, и перебраться из этой беспросветной дыры куда-нибудь поближе к столице. Делу немедленно дали ход. И началось. У Шевченко провели обыск, ему пришлось забыть об унтер-офицерстве, которое ему пообещал губернатор на основании ходатайства Бутакова. Кобзаря отправили из Оренбурга, где он жил припеваючи в доме Гернов, в Новопетровское укрепление, в казарму. Всех его начальников, как обычно происходит в таких случаях, наказали. Сам генерал Обручев тоже получил высочайший выговор, а вскоре его и вообще отстранили от должности. Алексею Бутакову, который не имел ни малейшего понятия об истории, которую я вам рассказал, воодушевлённый полученными наградами, увлечённо занимался работой с отчётами, картами и научными коллекциями. Вдруг, как снег на голову, свалился выговор, да к тому же ещё и от самого царя, за нарушение высочайшего повеления о категорическом запрещении Шевченко рисовать и писать.