Книга Адмиралы Бутаковы - флотская слава России - Владимир Врубель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна волна так сильно ударила в спину сидевшего на носу, что тот свалился в шлюпку. И ни одной улыбки, ни одного слова по этому поводу, все молча продолжали работу. Когда шлюпка приближалась к шхуне, Бутаков закричал: “Спасательные машины!” Нам были брошены на веревках пустые бочки, но мы ими не воспользовались и собственными усилиями добрались до шхуны».
Во время описных работ моряки много раз встречались с местными жителями. Не все встречи были дружелюбными. Приходилось постоянно быть бдительными, чтобы не оказаться по дороге в Хиву с арканом на шее и в качестве раба. Русских рабов в Хиве имелось немало.
Записки полного тёзки Бутакова, Алексея Ивановича Макшеева, были опубликованы в 1896 году, уже после его смерти. Возможно, поэтому мы встречаем в них фамилию Кобзаря. Бутаков в своих печатных трудах нигде не упомянул Тараса Григорьевича Шевченко, в отличие от других помощников: «Считаю приятнейшим долгом воздать печатно-полную справедливость г. Поспелову, за добросовестную и прекрасно выполненную опись восточного берега; г.г. Рыбину и Христофорову, топографам на шхунах “Константин” и “Николай”; фельдшеру Истомину, который, кроме своих медицинских обязанностей, был моим подштурманом и замечал, по хронометру, мои наблюдения, и унтер-офицеру Вернеру, также исправлявшему должность подштурмана и бывшему моим геологом и ботаником…» Как можно было забыть о человеке, выполнившем столь важную часть работы, с которым жил в одной каюте? Мне представляется, что, с одной стороны, Бутаков поосторожничал, чтобы не писать о ссыльном, а с другой, возможно, это связано с неприятностями, о которых расскажу ниже. Тем не менее будем считать, что к поэту, вполне справедливо и в полной мере, относятся тёплые слова, которые Алексей Бутаков нашёл для всех своих рядовых подчинённых: «Благодаря Богу, все удалось нам как нельзя лучше, при неутомимом, исполненном самоотвержения, усердии всех наших сподвижников.
Невзирая на риски, нередко дерзкие, неизбежные при описной экспедиции на водах бурливых и вовсе не известных, невзирая на все лишения, удары о мели и подводные камни, мы возвратились от трудов наших в целости и с полными комплектами здоровых команд. Вообще говоря, для подобных экспедиций никто не может сравниться с русским человеком, он сметлив, расторопен, послушен, терпелив и любит приключения — мудрено обескуражить его, он смеется над лишениями, и опасности имеют в глазах его особенную прелесть. Команды моих судов состояли из матросов пополам с пехотными солдатами: последние очень скоро привыкли к новому для них делу, и двое из них выучили даже компас и сделались рулевыми».
Претерпели они, действительно, немало: штормы, болезни, мучения от комаров, тучи которых постоянно вились и на берегу, и на шхуне. Начались сильные осенние штормы, поэтому 6 октября Бутаков завершил кампанию и решил остаться зимовать на небольшом острове Кос-Арал близ устья Сырдарьи. Там находился русский форт, обеспечивавший охрану артели русских рыбаков, организованную купцами из Оренбурга. Они поставляли рыбу с Аральского моря в Оренбург для войск и населения. Штабс-капитан Макшеев распрощался со своими товарищами и отправился в Оренбург, везя с собой результаты береговых съёмок. Впоследствии это уберегло его от неприятностей, связанных с Шевченко. Зиму Бутаков использовал для обработки полученных результатов. У Тараса Григорьевича, не обременённого служебными обязанностями, получилась настоящая «болдинская» зима у моря на краю пустыни.
Он целиком посвятил себя творчеству, создав свыше трёхсот акварелей и сепий. Бутаков разрешил ему для творчества пользоваться материалами, привезёнными из Петербурга для нужд экспедиции. Помимо картин, Тарас Григорьевич написал большое количество поэм и стихотворений. Стихотворение, описывающее быт экспедиции, начинается так:
Не знаю, кому как, а мне оно показалось очень похожим на лермонтовские строчки:
Впрочем, я совершенно не разбираюсь в поэзии, а потому не беру на себя смелость судить, шедевр или нет, стихотворение Тараса Григорьевича. Алексей Иванович Бутаков, как уже упоминалось, почувствовал тягу к естественным наукам ещё во время плавания на «Або». Он писал, что когда они находились на Никобарских островах, ему горько было убедиться в своём невежестве в области растительного и животного миров. Перед назначением на Аральское море Бутаков прочитал массу литературы по естествознанию, истории и геологии. Во время плавания по его заданию подчинённые собирали образцы по этим областям наук и в результате получились довольно приличные коллекции. Между Оренбургом и Кос-Аралом существовала почтовая связь, разумеется, очень редкая и нерегулярная, но и такая была достижением. Алексей Иванович отправил по ней сведения о своей работе не только начальству, но и в Русское географическое общество.
В начале весны почта доставила радостные для Бутакова сообщения: о присвоении ему звания капитан-лейтенанта и о том, что на основании его исследований в январе его избрали действительным членом Русского географического общества. Бутаковы были дружной семьёй, переписка между родными никогда не прекращалась, только письма шли долго. Интересно, что занятия братьев Алексея и Григория совпали, только один описывал берега Чёрного моря и был на виду у начальства, чего не скажешь о втором, занятом описью Аральского моря. 5 мая 1849 года, после тщательной подготовки, Алексей Иванович Бутаков продолжил исследования на Арале. Аральское море было неспокойным, частые ветры вызывали сильное волнение.
Обе шхуны, построенные непрофессиональными строителями, оказались плохо управляемыми, и плавать на них было довольно рискованно. Алексей Иванович не знал, что в том же году его однокашник Геннадий Иванович Невельской возглавил экспедицию на Дальний Восток и Амур. Описные работы на Чёрном море, на берегах Восточной Сибири и в устье Амура проводились по заданию и под контролем высших морских начальников, поэтому исполнителей знали в Петербурге, что способствовало их продвижению по службе и наградам. Алексей Бутаков находился в подчинении военного министерства, и то, чем он занимался, особенного внимания великого князя Константина или начальника главного морского штаба Меншикова не привлекало.
Это обстоятельство в какой-то степени стало для него роковым Так сложилось, что в военном министерстве считали его прикомандированным, а потому полагали, что заботиться о нём должны морские начальники, а в Морском министерстве о нём и не вспоминали, уверенные, что им занимается армейское командование. Между тем служба Алексея была уж точно не легче, чем у брата Григория на Чёрном море. Об условиях плавания на Аральском море можно судить даже по короткой строчке в записках Бутакова о своём коллеге Поспелове: «18 мая он бедствовал так же, как я: у него также рвались канаты, и он, как; и я, был на краю гибели». Помимо естественного риска мореплавания на ненадёжных судах в неисследованном море, экспедицию подстерегала и другая опасность: в любой момент можно было ожидать нападения как хивинских войск, так и бандитов. Вот упоминание об этом начальника экспедиции: «…Чтоб не возбудить подозрений хивинцев, я отправил ночью гг. прапорщиков Поспелова и Акишева на шлюпке, чтобы промерить далее к югу, дав им глухой фонарь, компас, достаточное количество огнестрельного и белого оружия, и приказав обвертеть вальки весел, чтоб не было слышно гребли. Сам же я остался на судне, приведя его в совершенную готовность отразить всякое нападение…»
