Книга Грустный гном, весёлый гном - Александр Турханов

Александр Петрович подсел к роялю и сыграл стремительную радостную мелодию. Антошка сразу представил, как её поёт сам Александр Петрович, весело посматривая на учеников сквозь очки. Антошка даже увидел про себя, что песенку эту петь Александру Петровичу высоко и голос его то и дело срывается. Александр Петрович прокашливается и опять пытается повторить тонким высоким голосом мелодию песенки.

— Вот такая мелодия, — сказал Александр Петрович. — А теперь давайте посмотрим, как вам удалось над ней поработать.

Ребята выходили, играли. И каждый раз Антошка, иногда сразу, иногда с трудом, узнавал мелодию, что наиграл Александр

Петрович. Кто-то играл громко, кто-то тихо, кто-то грохотал так, что мелодию за аккомпанементом не было слышно вовсе, а кто-то, наоборот, очень громко вёл мелодию, и тогда терялся аккомпанемент. Антошку очень огорчило, что Катя, которая ему так понравилась, плохо справилась с заданием. Она подыграла мелодии какими-то жидкими и скучными звуками.

Последним был Серёжка. Он вышел к роялю. Насмешливо поклонился, сел, заиграл. Но простая и ясная мелодия Александра Петровича теперь звучала так, будто злой карлик выскочил на сцену, стал вопить, верещать, кривляться и корчить рожи. Рояль под Серёжкиными руками грохотал и взвизгивал, и Антошке хотелось зажать уши руками и даже глаза закрыть, потому что он боялся, что ножки рояля не выдержат, подломятся и корпус рухнет Серёжке на ноги.

Алдонин закончил играть, встал и поклонился.

Кто-то из ребят похлопал, кто-то захихикал. Антошка посмотрел на Катю. Увидел, что ей Серёжкина пьеса не понравилась. Ему это было приятно. Потому что ему тоже не понравилась пьеса.

— М-да-а… — протянул Александр Петрович задумчиво. — Что ж… Такая интерпретация тоже имеет право на существование. Только ты, Сергей, неправильно понял моё задание. Я просил подобрать аккомпанемент. Ведь очень многое зависит от того, кто аккомпанирует солисту. Представь, что ты поёшь песню. А кто-то тебе подыгрывает. И от того, как тебе подыгрывают, будет зависеть, допоёшь ли ты до конца или бросишь на полуслове. А ты нам сейчас показал свои технические навыки. Техника у тебя хорошая, спору нет. Только к мелодии и аккомпанементу, над которым я просил вас поразмышлять, твоя игра никакого отношения не имеет.

— Да ну… Тоже мне мелодия! — усмехнулся Алдонин.

Антошка заметил, как при этих словах Катя бросила на Алдонина быстрый сердитый взгляд. И как Александр Петрович растерянно посмотрел на Серёжку сквозь очки.

И вдруг Антошка понял, что если мелодию, которую задавал Александр Петрович, сыграть не в мажоре, а в миноре и в медленном темпе, то может получиться очень красиво. И пьеса эта будет как музыкальный портрет. Катин портрет.

Антошка сам не заметил, как поднял руку.

— Да, Антон? Хочешь что-то сказать? — спросил Александр Петрович.

Антошка кивнул. От волнения у него вдруг пропал голос.

— Говори, не стесняйся, — подбодрил Александр Петрович.

— Можно, я тоже попробую? — решился Антошка.

— Хорошо, попробуй. Возьми ноты. — Он протянул Антошке нотную тетрадь. — Ты ноты читать уже умеешь?

— А что это вы ему ноты даёте?! — возмутился Серёжка. — Нам ноты не давали! На слух заставляли подбирать.

Александр Петрович собирался что-то ответить, но Антошка перебил:

— Не надо ноты!

Он подошёл к инструменту, сел. И как только увидел клавиши, волноваться сразу перестал. Ещё раз прослушал про себя мелодию, потом заиграл ее в миноре. И аккомпанемент придумался сразу. Потому что Антошка представил, будто это Катя поёт грустную песенку, а он ей подыгрывает. Только надо было играть так, чтобы не заглушить тихий Катин голосок. Играть было легко. Ни одной фальшивой ноты он не взял. И закончил удачно — мелодия сама вывела его на аккорд, которого он не знал прежде. Это был какой-то очень сложный и красивый аккорд из семи нот… Антошка внимательно к нему прислушался, стараясь запомнить, — и слушал до тех пор, пока звуки не исчезли совсем. Только тогда он убрал руки с клавиатуры и посмотрел сначала на учителя, потом на Катю.

— Ничего себе! — услышал Антошка голоса за спиной.

Ребята стали аплодировать. Все, кроме Алдонина. Серёжка смотрел на него, и взгляд был сухой и колючий. Антошку окружили ребята. Стали говорить, что он круто играл и что он «суперский».

Александр Петрович тоже похвалил Антошку. Сказал, что ему такое «решение задачи» очень понравилось.

— Но скажи, почему ты в миноре стал играть? Ведь установка была на мажор?

Антошка пожал плечами.

— Вот и я тоже хочу пожать плечами, — улыбнулся Александр Петрович. — Но знаешь, а ведь ты прав. Я вот слушал тебя и понял, что эта мелодия именно в миноре раскрывается вся… Именно в миноре все её грани начинают светиться. А теперь вот в чём хочу вам признаться, ребята… Мелодия эта — моя. Это главная тема скрипичного концерта, над которым я сейчас работаю. Но теперь и не знаю, что делать… — Александр Петрович вздохнул, посмотрел на Антошку. — Представляешь, что ты натворил, мой юный и талантливый друг? Какую шутку со стариком сыграл? Ведь всё теперь придётся переработать!

Александр Петрович сказал это — и рассмеялся. Все тоже стали смеяться. Только Алдонин презрительно посмотрел на Антошку и фыркнул:

— Композитор!..

Гость

Зима пришла в город в середине декабря. В тот вечер на улице бушевала метель, дул сильный ветер. От ветра дрожали стёкла в оконных рамах.

Пока мама не вернулась с работы, Антошка с папой решили приготовить «сладкую картошку». Они очень любили «сладкую картошку». Готовить её было просто. Надо перемолоть печенье в мясорубке. В железной миске разогреть сливочное масло. В большую салатницу высыпать печенье, туда же налить масло, разбить два яйца и добавить варёную сгущёнку. Потом всё это перемешать, налепить картошек и засунуть в морозилку.

— Вот будет у нас новая квартира… — говорил папа, ставя противни с «картошкой» в морозилку. — А в квартире — балкон. Они на морозе да на свежем воздухе знаешь как замёрзли бы? Ух как замёрзли! Можно было бы зубы сломать — вот как замёрзли бы!

Но балкона не было, и «картошку» пока морозили в холодильнике.

Мама очень не любила, когда папа и Антошка сами готовили «картошку». Она ругалась и говорила, что потом приходится отмывать не только мужа и сына, но и всю квартиру. Потому что, куда бы она ни посмотрела, везде были жирные пятна — на полу, на ручках дверей, на столах в кухне и в комнатах. И даже на велосипедах в коридоре.