Книга Заклятые друзья. История мнений, фантазий, контактов, взаимо(не)понимания России и США - Иван Курилла

Марк Твен, поддержавший приезд Горького, начал весьма критически отзываться о его поведении в США: «Он швыряет свою шляпу в лицо общественности, а потом протягивает ее за подаянием». Одна из американских газет писала (а Горький потом с удовольствием ее цитировал): «Страна никогда не испытывала такого позора и унижения, каким награждает ее этот безумный русский анархист, лишенный от природы морального чувства и поражающий всех своей ненавистью к религии, порядку, наконец, к людям».

Можно предположить, что именно эта неприязнь к ним с М. Ф. Андреевой объясняет резкие оценки Америки и американцев в личных письмах и произведениях писателя, оскорбленного «свинским отношением» к себе в «этой чертовой плоскости, где ничем не интересуются, кроме денег».

В письме А. В. Амфитеатрову Горький сообщал: «Работаю. Наблюдаю с жадностью дикаря американскую культуру. В общем — тошнит, но иногда хохочу, как сумасшедший. Уже теперь чувствую себя в силах написать об Америке нечто такое, за что они меня выгонят. Удивительный народ, знаете! Что бы я тут ни напечатал — они немедленно возражают, при этом наиболее грубые возражения наклеивают на ворота фермы, где я живу. Встречая меня на дороге, скачут в стороны, точно кузнечики. Это очень забавляет. Лучше всего возражают сенаторы». В другом письме тому же Амфитеатрову Горький резко оценивал американцев: «Если бы Вы могли себе представить, какой это скучный, серый и невежественный народ!» Своему издателю И. П. Ладыжникову Горький писал: «Знаете, что я Вам скажу? Мы далеко впереди этой свободной Америки, при всех наших несчастиях! Это особенно ясно видно, когда сравниваешь здешнего фермера или рабочего с нашими мужиками и рабочими». И далее: «Но, может быть, американцы думают, что они достаточно культурны? Если так, то они просто ошибаются. В России такая позиция свойственна гимназистам пятого класса, которые, научившись курить и прочтя две или три хорошие книги, воображают себя Спинозами».

Настроение Горького, однако, менялось. В другом письме он сообщал: «Америка — это страна, в которой хочется иметь четыре головы и 32 руки, чтобы работать, работать, работать! Чувствуешь себя бомбой, которая постоянно разрывается, но так, что содержимое вылетает, а оболочка — целая. Ей-богу — это чудесная страна для человека, который может и хочет работать». Или: «Ах, интересная страна! Что они, черти, делают, как они работают, сколько в них энергии, невежества, самодовольства, варварства! Я восхищаюсь и ругаюсь, мне и тошно, и весело, и — черт знает, как забавно!»

Вот в таком состоянии духа и непрерывной конфронтации с американским обществом и прессой (которая не преминула окрестить его «многоженцем») М. Горький написал рассказы «Город Мамоны», «Город Желтого Дьявола», «Царство скуки» и «Моб», составив из них позднее сборник под общим названием «Город Желтого Дьявола» (опубликованный в том же 1906 году в небольшом американском издательстве, в российском издательстве «Знание» и в Штутгарте). Нельзя сказать, что он создавал у русских читателей адекватное впечатление об Америке. Сам Горький откровенно считал этот сборник «вещью, не имеющей художественной ценности», за которую американцы будут его бить. Русский писатель, однако, считал, что его очерки помогут «заварить кашу» в Америке, что представлялось ему весьма увлекательной задачей, перевешивающей очевидные ему литературные недостатки книги. «Любопытно! — писал Горький. — Говорят — я здесь делаю революцию. Это, конечно, чепуха, но, говоря серьезно, мне удалось поднять шум».

Публикация очерка «Город Желтого Дьявола» в США вызывала бурю откликов. Горький писал Амфитеатрову: «Теперь они снова начали ругать меня в газетах — я напечатал в одном здешнем журнале статью о Нью-Йорке, озаглавив ее „Город Желтого Дьявола“. Не понравилось. Сенаторы пишут возражения, рабочие хохочут. Некто публично выразил свое недоумение: раньше американцев всегда ругали, уже уехав из Америки, а теперь, даже оставаясь в ней, не хвалят, — как это понять? Вероятно, меня выгонят отсюда, наконец. Но — денег все-таки дадут. Я — внук очень упрямой бабушки».

К. П. Пятницкому М. Горький сообщал: «Знаете — в ответ на мою статью в „Аппельтоне“ о Нью-Йорке газеты получили более 1200 возражений! Я скоро напечатаю статью „Страна подростков“ (не написана. — Прим. авт.), в которой буду доказывать, что американцы, даже когда они лысы, седы и жуют вставными зубами, даже когда они профессора, сенаторы и миллионеры, — имеют не более 13–15 лет от роду. Вероятно, меня задавят возражениями». (Вспомним кстати, что «подростками» считал американцев и К. Бальмонт.)

Российские газеты внимательно следили за перипетиями жизни Горького в Америке; так, целую подборку критических цитат из американских газет разместил на своих страницах «Московский листок»:

Американская печать все еще продолжает пережевывать инцидент с Максимом Горьким.

Чикагский Record Herold пишет: «Случай с М. Горьким является доказательством могущества общественного мнения Соединенных Штатов, могущества, которое выше власти царей и других самодержцев». Филадельфийская газета Press говорит: «М. Горький революционный агитатор и явный враг конституционного движения в России; поэтому все, кто помогает ему, помогают реакционному движению в России». Издающаяся в Нэшвилле газета American пишет: «Человек, имеющий двух жен и страдающий чахоткой, едва ли может быть достойным представителем соединенного союза революционеров, убийц и метателей бомб. М. Горький сплошной обман». Чикагская Tribune говорит: «Наша страна сочувствует только тем русским, которые стремятся к свободным учреждениям посредством легальных, мирных методов».

После революции 1917 года очерки Горького «В Америке» многократно переиздавались, к ним с особенным удовольствием апеллировали пропагандисты времен холодной войны. Так тексты пролетарского писателя вошли в «канон» советского антиамериканизма, помогая формировать общественное мнение советских людей по отношению к Соединенным Штатам и к американцам.

После русской революции по Америке путешествовали такие разные писатели, как Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Борис Пильняк, а позже Илья Ильф и Евгений Петров. Но об этих поездках осталось намного больше свидетельств.

МЕНЯЮЩИЕСЯ АМЕРИКАНЦЫ, НЕИЗМЕННАЯ РОССИЯ?

Всего через несколько лет после восстановления дипломатических отношений между Россией и США в 1933 году посол Уильям Буллит направил государственному секретарю Корделлу Халлу депешу, составленную секретарем американского посольства — дальним родственником и полным тезкой знаменитого путешественника — Джорджем Ф. Кеннаном (1904–2005), которая содержала «некоторые личные наблюдения» за жизнью в Советском Союзе в период руководства И. В. Сталина.

В этом послании политический климат в стране был назван «резким», правительственные чиновники — «недоверчивыми и скрытными», точная информация — «труднодоступной», цензура — «суровой», система тотального шпионажа — «широко распространенной и угнетающей», русская дипломатия — «искусной в умении создавать неприятности дипломату, тем не менее не оскорбляя его», а вся система — «неприветливой и тиранической». В тексте, однако, не было ни одного предложения, написанного Кеннаном или Буллитом. Депеша была полностью составлена из выдержек из писем американского посланника в России в 1850–1853 годах Нила Брауна (Кеннан лишь поменял словосочетание «Российская империя» на «Советский Союз»). Секретарь посольства получил эти письма от американского генерального консула в Ленинграде Энгуса Уорда и показал их послу Уильяму Буллиту, а потом сам же и составил из них особую депешу. Согласно Буллиту, несмотря на то что послание представляло собой собрание цитат восьмидесятилетней давности, оно давало «точную картину жизни в России в 1936 году».