Книга Чудо - Р. Дж. Паласио

— А ты знаешь, что на Хэллоуин можно приходить в школу в костюме, да?

— Что, правда?

— Ну, если он политкорректный.

— Чтобы никакого оружия?

— Точно.

— А бластеры можно?

— Ави, бластер — тоже оружие.

— Эх… — Я покачал головой. У Бобы Фетта должен быть бластер.

— Радуйся, что нас не заставляют наряжаться персонажами книг, как в младших классах. В прошлом году я была Злой Ведьмой Запада из «Волшебника страны Оз».

— Но это же кино, а не книга.

— Ну ты даешь! Сначала была книга! Одна из моих самых любимых. Папа читал мне ее каждый вечер, когда я была в первом классе.

Когда Джун говорит, особенно когда она чем-то взволнована, она щурится, будто смотрит прямо на солнце.

На уроках я почти не вижу Джун. Единственный урок, на который мы ходим вместе, — физкультура, и даже там почти всегда девочки и мальчики играют на разных половинах зала. Но с того первого обеда мы каждый день сидим вместе за летним столиком — только мы вдвоем, больше к нам никто не подсаживается.

— А ты кем будешь? — спросил я.

— Пока не решила. То есть я знаю, в какой костюм хочу одеться, но, боюсь, буду выглядеть в нем идиоткой. А Саванна с подружками вообще не наряжаются в этом году. Они считают, что уже выросли из Хэллоуина.

— Да ну, глупости.

— Вот именно!

— И разве тебе не все равно, что думают эти девчонки?

Она пожала плечами, потягивая молоко через соломинку.

— Так в какой же идиотский костюм ты хочешь нарядиться?

— Обещаешь не смеяться? — Она поежилась от смущения. — Я хочу быть единорогом.

Я улыбнулся и принялся рассматривать свой бутерброд.

Джун расхохоталась:

— Эй, ты обещал не смеяться!

— Хорошо, хорошо, — сказал я. — Но ты права, это по-идиотски.

— Да знаю! Но я все-все уже придумала: голову сделаю из папье-маше и раскрашу рог золотым, и гриву тоже… Только представь!

Я пожал плечами.

— Тогда давай, наряжайся. Кого волнует, что думают о нем другие, верно?

— А, вот что! — Она щелкнула пальцами. — Я надену костюм только вечером, на хэллоуинский парад. А в школе буду просто готкой. Да, точно, так и сделаю.

— Отличный план, — кивнул я.

— Спасибо, Ави, — хихикнула она. — Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? С тобой можно говорить о чем угодно.

— Да? — Я засмеялся и поднял большие пальцы вверх. — Круть.

Школьные фотографии

Думаю, никого не удивит, что я не собирался сниматься для школьного фотоальбома, который будут делать 22 октября. Ни за что. Нет уж, спасибо. Я перестал фотографироваться уже давно. Наверное, это можно назвать, фобией. Ну, на самом деле это не фобия. Это «нерасположенность» — слово, которое я только что выучил на уроках мистера Брауна. У меня нерасположенность к фотографированию. Фух, вот я и составил предложение с новым словом.

Я ожидал, что мама будет меня просить, чтобы я пересилил себя и сфотографировался, но она не стала. Но, хоть мне и удалось отбрыкаться от портрета, я никак не мог отбрыкаться от группового снимка. Бр-р-р! Когда фотограф меня увидел, его передернуло так, будто он съел целый лимон. Конечно, я же испорчу ему всю фотографию. Я еще и сидел в первом ряду. И не улыбался. Хотя если бы улыбался, никто бы все равно не понял.

Плесневелый сыр

В школе постепенно ко мне привыкали, но недавно я заметил, что никто до меня не дотрагивается. Сперва я этого не замечал, потому что в средней школе дети не то чтобы все время ходят и трогают друг друга. Но в прошлый четверг на уроке танцев — между прочим, моем самом нелюбимом уроке — учительница, миссис Атанаби, попробовала поставить в пару со мной Ксимену Ван. И тут… я никогда раньше не видел, как у человека случается «паническая атака», но, судя по всему, эта самая паническая атака и началась у Ксимены. Она покраснела, побледнела, ее прошиб пот, а потом она придумала какой-то предлог, чтобы выскочить в туалет. Миссис Атанаби не стала ее заставлять и в конце концов разрешила всем танцевать поодиночке.

А вчера на уроке естествознания мы, как настоящие исследователи, ставили опыты с порошками: мы не знали названия порошка, и надо было выяснить, кислота это или щелочь. Все должны были нагреть свой таинственный порошок на горелке и наблюдать за ним, поэтому мы сгрудились вокруг горелки с тетрадями в руках. И вот, представьте, на уроке восемь человек, и семь из них жмутся с одной стороны горелки, а один — то есть я — стоит с другой стороны. Конечно, я все это заметил, но надеялся, что хотя бы мисс Рубин не заметит, — не хотел, чтобы она вмешивалась. Но, разумеется, она заметила и вмешалась.

— Ребята, с той стороны полно места. Тристан, Нино, встаньте там, — скомандовала она, и Тристан с Нино переползли ко мне. Тристан и Нино всегда нормально ко мне относились, вот честное слово. Не то чтобы они прямо рвались со мной дружить, но всегда здоровались и говорили со мной так же, как с другими. И они даже не скривились, когда мисс Рубин сказала им передвинуться ко мне поближе, а большинство детей кривятся, когда думают, что я их не вижу. Ну, в общем, все шло неплохо, пока таинственный порошок Тристана не стал плавиться. Он снял свою фольгу с горелки, и тут как раз начал плавиться мой порошок. Я потянулся, чтобы тоже его снять, и случайно задел руку Тристана, на долю секунды. Тристан отдернул руку так резко, что уронил свою фольгу на пол и столкнул с горелки все остальные порошки.

— Тристан! — закричала мисс Рубин, но Тристану было наплевать, что он рассыпал порошки и испортил эксперимент. Он сейчас думал лишь об одном — как можно скорее добежать до раковины и вымыть руки. Вот так я узнал, что в нашей школе все боятся до меня дотрагиваться.

Я думаю, это как в «Дневнике слабака»[5]. В этой книжке все боялись дотронуться до куска старого плесневелого сыра, валявшегося на баскетбольной площадке. Кто дотрагивался, получал проклятие, которое мог передать другому. А в школе Бичера старый плесневелый сыр — это я.

Костюмы

Хэллоуин — лучший праздник на свете. Даже лучше Рождества. Я надеваю костюм. Надеваю маску. Расхаживаю повсюду как обычный ребенок, и никто не догадывается, что я страшилище. Никто не оборачивается. Никто меня не замечает. Никто меня не знает.

Вот бы Хэллоуин был каждый день! Мы бы все время носили маски. Гуляли и знакомились друг с другом — до того как увидим, кто как выглядит.

Когда я был маленький, то носил космонавтский шлем: всегда и везде, куда бы ни шел. На детскую площадку. В магазин. Встречать Вию из школы. Даже летом, хотя было так жарко, что лицо у меня дико потело. Думаю, я проносил его пару лет и снял, только когда мне прооперировали глаза. Кажется, мне было около семи. А потом этот шлем куда-то пропал, и мы так и не смогли его найти. Мама обыскала весь дом. Она решила, что, наверное, шлем волшебным образом очутился на чердаке у бабушки, и все собиралась его там поискать, но я уже привык обходиться без него.