Книга Быть избранным. Сборник историй - Елена Татузова

Отец Павел поднял правую руку в благословении.

И Таисия ссутулившись, горько поникнув несчастной головой, вытирая уже и без того мокрым от слез уголком платка припухшие веки, пошла в свою новую, непонятную для нее жизнь, где все было так зыбко и сложно, и ничего не было гарантировано.

Талант

Лиза Н. с детства знала, что талантлива. Еще бы и не знать, если с младых ногтей окружающие только об этом и твердили: какая талантливая девочка! Она начала сочинять стихи еще в детском саду. На каждом утреннике ее мама рдела от смущенной гордости за дочь, слыша долгожданные слова:

– А сейчас Лизочка Н. прочтет нам стихи собственного сочинения, посвященные нашим дорогим… (далее следовало в зависимости от праздника: ветеранам – ко Дню Победы, мамам и бабушкам – к 8 Марта, папам и дедушкам – к 23 февраля, воспитателям, советским труженикам, Великой Октябрьской революции, Деду Морозу и Снегурочке и проч. проч. Праздников-то хватало, только успевай, пиши. И Лиза писала.

В школе все продолжилось по накатанной. Она снова писала и выступала.

– Какие глубокие стихи! В ее-то возрасте! – восхищались взрослые.

Одноклассники относились к ней по-разному: девочки отчаянно завидовали и поэтому не любили, мальчики восхищались и робели в ее присутствии. И те и другие дружить с неординарной девочкой не стремились, чувствуя в ней что-то чужеродное.

Зато ее стали регулярно печатать в школьной стенгазете. Позже, стараниями папы, Лизины стихи появились сначала в «Мурзилке», дальше в «Пионерской правде». Когда в «Литературной газете» вышла статья о юном даровании, ей было всего 12. Увидав свое фото на страницах столь серьезного и авторитетного издания, Лиза поняла, что ее путь определен – она будет поэтессой.

Писала она с легкостью и на любую тему: о большевиках и о кленовом листе, о полете в космос и о спасении вымирающих видов, об эксплуатации трудящихся и о мире во всем мире. Первый и единственный сборник ее стихов вышел, когда ей едва сравнялось 16, после чего в виде исключения Лизу Н. с рукоплесканиями приняли в Союз писателей. Один знаменитый поэт сказал в то время о ней: «Самородок! Ее учить – только портить!» Не смотря на это, Лиза все же решила учиться и стала прилежной студенткой знаменитого вуза.

А между тем в стране случились кардинальные перемены. Вместо немолодых трухлявых генсеков наверху воцарился новый, непривычно моложавый, с заметной темной отметиной на лбу. Он часто улыбался и мог говорить без бумажки. Вдобавок всюду появлялся с кокетливой, ухоженной женой, что само по себе уже было неслыханно. В скором времени «меченный» принялся критиковать курс своих предшественников, объявил в стране «перестройку», пообещал, что теперь все будет по-другому, и не замедлил с исполнением обещанного.

Поначалу народ присел, затаился, не до конца понимая и веря, что все это всерьез, а потом зашевелился, осмелел и с головой нырнул в новую формацию. Главный «прораб» и его вторая половина поехали по миру, с энтузиазмом объясняя суть «перестройки», и донося идею, что СССР теперь не страшный, а «розовый и пушистый», и его не нужно бояться. «Горби» и его трудные для иностранного уха «гласност» и «пе’ест’ойка» вошли без перевода во многие языки, рухнула Берлинская стена, а Нобелевский комитет присудил ему международную премию мира. А магазины страны в это время ошарашивают пустыми полками; голодающие шахтеры бастуют, сидя на рельсах и стучат касками, требуя зарплату.

Лиза Н. на тот момент все еще упорно училась, шлифуя свое мастерство и не замечая, что наступившему времени ни ее, ни чьи-либо другие стихи больше не надобны. В цене была совсем иная литература. Новые и старые издательства массовыми тиражами выпускали все подряд, не формируя вкусы читателей, а подстраиваясь под них. Самыми востребованными были авторы, прежде крепко запрещенные, и даже не суть важно за что именно, за антисоветизм или аморальность. Народ с упоением зачитывался «СПИД-инфо» и «Совершенно секретно». Волной пошли сборники по народной медицине, гороскопы и оккультная литература. Книги Солженицына соседствовали с похождениями Анжелики, Булгаков и Пастернак делили место на полках с Лимоновым и Маркизом де Садом. И все это накрыл девятый вал детективов с жуткого вида обложками и завуалированная под женский любовный роман литературная порнография. Таким был интеллектуальный выбор лихих 90-х.

Но вот настал нежданный праздник для любителей балета: по всем каналам круглые сутки крутили «Лебединое озеро», а вскоре зазвучало непонятное для Лизиного уха – ГКЧП. Августовским утром по Москве поползли танки. И это был вовсе не парад.

Таким образом, не без сопротивления, канул в прошлое многословный Горби со своей «перестройкой», и на царство, как прежде на танк, вскарабкался новый правитель – Борис. Ну а раскачанный маховик вседозволенности продолжал крушить все подряд, сотрясая города и веси.

«Союз нерушимый республик свободных» на деле проявил себя не таким уж нерушимым, и посыпался, как карточный домик. Оказалось, что любовь братских народов держалась только на жесткости режима.

Режим дал слабину и началось кровопролитие. Всем захотелось свободы и «незалежности». Быть русским и жить не на территории России стало небезопасно. В своей тяге откреститься от общего прошлого и в вымещении обид дошли до смешного: стало обидно звучать словосочетание «поехать на Украину». Новоиспеченная украинская государственность мнительно заподозрила нечто оскорбительное в обычной части речи и настоятельно потребовала не употреблять предлог «на», заменив его на более, по их мнению, достойный «в». Теперь в нарушение грамматических норм русского языка, полагалось говорить и писать «в Украину».

Демонтированный СССР распадался на отдельные государства, провинциальная элита которых спешно приступала к обязательным выборам своего отдельного президента, парламента и обзаведению прочими атрибутами власти. Придворные историки торопливо выпускали целыми сериями книги, долженствующие поднять национальное самосознание на невиданную доселе высоту, и наглядно доказывающие, насколько их собственная нация более древняя, великая, значимая и культурная, чем «немытая Россия». Местные воротилы и воры-чиновники, прибирая к рукам остатки собственности огромного Союза, убеждали свой нищавший народ, что все беды в стране не от продажности элиты и глупости законов, а лишь от того, что «рука Москвы» ставит палки в колеса их независимости. Блажен, кто верует…[5]

Так много лет мечтавшие о падении колосса западные «друзья», были напуганы скоростью распада. Буш-старший увещевал Украину не рыпаться и не рваться так к «незалежности». Но остановить реакцию уже не представлялось возможным, в точности, как на злосчастном Чернобыльском реакторе.

Лиза смотрела по сторонам и не узнавала ни свой родной город, ни его жителей. Она растерялась и потерялась в новом времени. Рифма давалась ей все труднее, вдохновение посещало ее все реже и реже. Прежние ценности превращались в прах. Из поэтов незыблемым оставался лишь «Пушкин – наше все». Другим повезло намного меньше. Стихи пока читали только школьники, смиряющие свою ненависть к поэзии ради хороших оценок в дневнике.