Книга День карапузов - Дмитрий Емец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Саша, наверное, рылся. Скотч, вон, отодрал», – подумал папа. Он привык, что, когда в доме происходит нечто нештатное, связанное с чрезмерным буйным беспокойством ручек, в трех случаях из четырех это связано с Сашей.
Папа Гаврилов уселся на перевернутый ящик. Под ящиком томился драчливый голубь, которого приходилось запирать. Покровский заглянул в низкое оконце.
– О, больничка видна! Как-то я там лежал! – сказал он, начиная тереть глаза.
Нос у него покраснел. Подбородок все больше становился похож на алеющую пятку. Папа смотрел на эту алеющую пятку и ждал.
– Не удивляйтесь! – сказал Покровский. – У меня аллергия на все!.. Пчхи! На шерсть, типографскую краску, помидоры, цвете… Пчхи!
– И на голубей? – спросил папа.
– Я об этом не знал, но, видим… пчхи… да!
– Может, спустимся?
– Нет! Я потерплю! Здесь нас никто не услышит! – сказал Покровский и, наклонившись, перешел на шепот: – У вас есть автобус – у меня есть знания!
– Хороший набор, – оценил папа. – И что?
– Я знаю, где спрятан клад!
Папа Гаврилов попытался обрадоваться.
– Здорово, – сказал он. – Надеюсь, это не в Бразилии, потому что туда мой автобус не доедет. И вообще, мне нужно закончить книгу.
– Нет-нет! – замахал руками Покровский. – Ни в какую Бразилию ехать не придется! Это здесь, под боком. Не больше двухсот километров в одну сторону. Я справился бы и сам, но с автобусом сподручнее!
Папа Гаврилов посмотрел в окно. Автобуса отсюда видно не было, лишь светлый четырехугольник его крыши, перечеркнутый кустами. И еще видно было, что на крыше автобуса сидят два или три кота.
– Вы, конечно, хотите знать подробности! – продолжал Покровский и, пошарив под тем же ремнем, где у него лежал пистолет, извлек полиэтиленовый пакет, в котором что-то таилось. – Рядом с моей кроватью стоит старый буфет. Такой тяжелый, что его не сдвигали, наверное, с моего рождения. А пять дней назад я его все-таки сдвинул. И вот! Чтобы буфет стоял ровно, под него было подложено вот это!
И Покровский торжественно протянул папе Гаврилову книгу в переплете из темного картона, который когда-то был обклеен тканью. Сейчас ткань сохранилась только в том месте, где была придавлена буфетом. Края переплета были объедены мышами.
Название читалось только на титульной странице.
«Записки
Полнаго курса
Химiи
Составленные
По лекцiямъ
Ординарного Профессора Г. Зинина
1851 года»
Покровский открыл книгу и, разлепив страницы, извлек пожелтевший лист бумаги. Чернила выцвели, но читались хорошо. Буквы были высокие, округлые, четкие.
«Надя, ты найдешь это письмо в среду или в четверг, когда вернешься из Ялты! Меня ты не застанешь. Я ухожу к Булак-Балаховичу военным врачом. Я подумал: очень долго мы были в стороне от всего и нужно же как-то показать Богу и себе, с кем мы. То, что поможет тебе продержаться первое время, я спрятал в нашем месте! Если общее положение и дальше будет оставаться таким же удручающим, постарайся весной или летом перебраться к брату в Льеж.
Люблю тебя и детей!
Под письмом была схематично нарисована беседка, находившаяся, по всей видимости, на холме, потому что фундамент беседки казался скошенным. Вдали одной чертой была обозначена линия гор. Короткая стрелка указывала на вторую ступеньку беседки.
– Тоже Николай, – вглядываясь в бледные буквы, растерянно сказал папа Гаврилов.
Почему-то ему всегда было странно, когда кого-то еще звали так же, как его. Хотелось сказать: ну как же это так? А я тогда кто? И в голове возникала легкая путаница.
– Прочитали? – спросил Покровский. – По-моему, все понятно! Вот, смотрите!
Он сунул руку, но уже не под ремень, а под майку и достал из-под нее папку-файл, внутри которой было довольно много выведенных на принтере страниц.
– Вот! – опять сказал Покровский, влезая рукой в самую гущу страниц и безошибочно извлекая из них одну. – «Булак-Балахович Станислав Никодимович. В январе 1920 года после роспуска армии Юденича Булак-Балахович сформировал свою Добровольческую армию. В ноябре 1920 года она была разбита красными. Остатки армии чудом прорвались в Польшу. Сам Булак-Балахович был убит в 1940 году в Варшаве, когда пытался организовать партизанский отряд для борьбы с немецкими оккупантами».
Покровский опять сунул руку куда-то под одежду. Папа Гаврилов с интересом ждал, что же появится из-под майки в этот раз, но оказалось, что Покровский замерз на чердаке и пытается согреться.
– По-моему, все яснее ясного! – продолжал он. – Он оставил жене письмо в книге. Жена по какой-то причине письма не нашла. Затем книга попала к моим родственникам и невесть сколько времени подпирала буфет. Мои родственники – прекрасные люди, но заподозрить их в интересе к химии и даже вообще к книгам я никак не могу. Значит, то, что Николай оставил жене, так и лежит под второй ступенькой беседки.
– А мы ее найдем? Почему ты решил, что эта беседка вообще в Крыму? – спросил папа Гаврилов.
– Логика! – сказал Покровский. – Моя железная логика! Во-первых, нам помогает рисунок. Во-вторых, мы можем предположить, что этот Николай – доктор. Кто еще мог стать военным врачом? А в-третьих, вот!
И появившийся из подмышки согретый палец Покровского указал на круглый экслибрис на титульной странице книги:
«Сотера
Из личного собрания И. А. Колокольцева»
– Сотера – это поселочек под Алуштой! И. А. Колокольцеву принадлежало там имение «Ласковые струи». Я нашел это в путеводителе по Крыму.
– Так Колокольцев И. А., то есть «Иван» или «Игорь», а у нас Николай! Смотри, год издания 1851-й, а письмо было положено в книгу в 1920-м! Через семьдесят лет! – сказал папа Гаврилов.
– Да, – удрученно признал Покровский. – Есть нестыковка. Но… чем мы рискуем? Этот Колокольцев легко мог быть отцом или дедом нашего Николая. Что мешает нам поехать в Сотеру и поискать там эти «Ласковые струи»? Вдруг беседка уцелела? Но даже если ничего не найдем, то посмотрим Сотеру. Там рядом река Алака – самая водопадная река Крыма. Оттого и «Ласковые струи». Вы со мной?
Папа Гаврилов стал открывать рот, чтобы сказать «Да!», но это «Да-а-а-а!» вдруг прозвучало откуда-то из-за его спины, из шкафа. Папа Гаврилов и Покровский разом уставились на шкаф.
– Да-а-а! – повторно заорал шкаф.
Дверца распахнулась, и из шкафа вывалился Петя, который, оказывается, сидел в шкафу с той минуты, как узнал, что папа и Покровский идут секретничать на чердак. Тогда Петя побежал на чердак и спрятался в шкафу.
