Книга Черт-те что, или Праздник первого зуба - Гру Дале

Потом вцепилась в него. И потянула. Она тянула и тянула. Тащила и тащила. Тянула, толкала и тащила, драла, дёргала и выкручивала, нажимала, наваливалась и тащила. Зуб становился длиннее и длиннее, мамаша дёргала и тянула его, выкручивала и тащила.

— Чтоб тебе пусто было! — крикнула она, напряглась и потянула с такой силой, что у неё полопалась кое-где кожа. — ЧТОБ ТЕБЕ ПУСТО БЫЛО! — крикнула она ещё громче и дёрнула зуб с такой силой, что у неё хрустнули все до одной косточки, заплелись ноги, а шерсть на лапах почернела и пошла колечками.

И треснула земля. И с гор сошли грязевые потоки, унося с собой дома, скот и машины. А в других горах начались камнепады. В стойлах бесновались кони. В загонах пугливо блеяли козы. Щенки попрятались под кровати и диваны. И даже рухнула одна школа, по счастью, без учеников, потому что было воскресенье.

Постепенно вокруг мамаши и Бамбуля собралась вся подземная нечисть: черти от мала до велика, включая всех кузенов, кузин и прочую родню, крикливая жуть и злыдни, лихоманки и заразы, кошмары и брюзги, ползучие страхи, тролли, гномы и хюльдры, запутай и скоропуги, гоффлокки, грямлокки и бряклокки, лихи и ползобрюхи, шишибяки и замороки. Злыдневна прибежала как была: не вычесав червяков из волос и со связкой стоножек за плечом.

— ЧТОБ ТЕБЕ ПУСТО БЫЛО! — прохрипела мамаша Бажаба и схватилась за заклятый зуб. Крепко упёрлась своими жуткими иссиня-чёрными ножищами с обломанными, корявыми ногтями и дёрнула так, что раздался хруст.

И-ХОПС!

Зуб выскочил! Выскочил — честное слово!

Мамаша Бажаба держала его в руках и не верила своим глазам. Подошёл посмотреть поражённый папа. Потом Бавван. За ним сам Бамбуль. А дальше потянулись кузены, кузины, близкие родичи, дальние родичи. Не нашлось ни одного, кто сумел бы удержаться от того, чтобы не поглядеть на зуб Бамбуля.

— Ой-ой-ой, — только и вымолвила Злыдневна, в глубоком изумлении качаясь на пятках. — Не маленький зубик.

— Неужели он помещался у меня во рту? — спросил Бамбуль у папы, глядя на него глазами размером с блюдце.

Папа, сам с глазами аж на затылке, кивнул. Одно всем было совершенно ясно: ни человек, ни подменыш таким зубом похвастаться не могут. Это настоящий чертячий зуб. Бамбуль почувствовал, что восторг распирает его грудь, точно гоффлокк слишком тесный лаз. Всё в нём пело от счастья: каждая клеточка, каждая косточка. Бамбуль изо всех сил старался не запрыгать от радости у всех на глазах.

— Колдовство, — одышливо проговорила одна из тётушек.

— А нам показать! — прокричал из задних рядов невысокий ползобрюх.

Тут же из всех щелей повылезли двоебрюхи и стали светить на зуб своими негаснущими глазами. Медноедки перестали ковыряться в земле и высунулись из своих дыр. Вухезвоны от нетерпения сучили лапками. Гоффлокки с нечеловеческими стонами толкались и ворочались где-то далеко внизу.

— О великая жаба-бородавочник! — вскрикнул мудрейший Ибн-Кошмарыч и ринулся к зубу. Он взвесил его на руке и внимательно рассмотрел корень. — Вот вам зуб-образец! Всем бесам и злыдням на зависть!

— Поднимите его! — крикнул кузен из добрячков.

— Дайте нам посмотреть! — заголосила крикливая жуть.

— И нам! — затрубили покрытые зелёной слизью тролли-злопыхи.

— Да поднимите вы его, чтоб всем видно было! — не выдержал какой-то тёмный ночнушник.

— Пустите его по кругу! — завыл кровавый кошмар.

Мамаша Бажаба подняла зуб и совершила с ним круг почёта, чтобы все смогли полюбоваться вволю. И все качали головами, присвистывали и перешёптывались, и от этого неумолчного шёпота на земле вдруг поднялся ветер. Он дул в горах, в лесах, в полях и в городах, и люди торопливо закрывали окна, форточки и двери и удивлялись, откуда это так задуло.

Обойдя всех, Бажаба с зубом под мышкой вернулась на место. Она улыбалась, сверкая крупными золотыми зубами, — красная, гордая.

— Вот так зуб! Вот так зараза! — сказала довольная мамаша и по-матерински счастливо ткнула Бамбуля кулаком в бок.

Бамбуль покосился на папу Бабадура и заулыбался. В норе стало светло, даже каждую трещинку в потолке видно. Бамбуль улыбался без малейшего стеснения. И папа, сроду не терпевший ни смешков, ни улыбок, позволил ему улыбаться, не отвесив ни оплеухи, ни затрещины.

Зато вмешался Бавван. Он сказал с кислой миной:

— Так, быстро рот закрыл! Ещё он улыбаться будет, пупок крысиный! Смотреть тошно.

— Чу-чу-чу! — сказала мамаша и так посмотрела на Баввана, что тот сперва проглотил язык и закашлялся, а прокашлявшись, прижал уши к голове и затрясся от страха.

У Бамбуля от счастья выкатилось шаром пузо, улыбка жгла ему губы, и у меня нет сил описать сполна его радость: боюсь, ручка так раздуется, что я её и в руке не удержу. Поэтому скажу только, что он сиял, как раскочегаренный огнедыр.

Дрожа и воя от обиды и отвращения, Бавван поплёлся прочь. Другие зрители остались, но отвернулись, потому что эта жуткая улыбка ослепляла их. Они не могли понять, почему Бажаба, известная как мать правильная и властная, не пресечёт этого безобразия недрогнувшей рукой. А она только похлопала Бамбуля по плечу и приложила палец к губам. Он тут же спрятал улыбку.

Но радость так и распирала его изнутри, так щекотала, как будто у него под кожей ползали полсотни стоножек. Если закрыть рот, то взорвёшься, испугался Бамбуль и решил хотя бы вопрос задать.

— А куда мы его денем? — спросил он. — Надо склеп для него рыть, да?

— Нет, наша нора — не место для такого чуда, — сказал папа и покосился на маму Бажабу.

Она подняла зуб над головой и крикнула, обращаясь ко всей подземной нечисти:

— Ему место в музее!

— В музее! Конечно в музее! — подхватили стоявшие рядом.

Это был незабываемый момент, миг торжества и триумфа. Не каждый день вещи из подземного мира отправляются в Музей Человека — к мячу, вилке, граблям и лопате. Теперь там выставят зуб Бамбуля — такой громадный, что сейчас уже всем с трудом верилось, что он помещался во рту у малыша. Бамбуль чувствовал, как громко и быстро колотится сердце. Его зуб в витрине нечистой славы. Ничего себе!

Бавван почернел от ревности и зависти, сбежал к себе в нору и теперь бесновался там. Бамбуль слышал, как он с грохотом лупит стену и со скрежетом грызёт камни.