Книга Северный пламень - Михаил Голденков

А калядкi збiрай, збiрай…

— доносилась с улицы через окно замка веселая громкая песня ряженых или же просто хмельных молодых хлопцев.

— О! Литвины уже завыли свои паганские песни! — кивнул надушенной белой гривой парика на окно Фридрих Август. — Да уж, Рождество…

И он поцеловал в губы сидящую у него на коленях обворожительную девицу с почти обнаженной умопомрачительной выпуклой грудью. Петр завистливо сглотнул. Девушка рассмеялась, показывая ровный ряд белых зубов. У нее было идеальной формы овальное лицо, прямой тонкий носик, маленький рот и огромные черные блестящие лукавые глаза. Волосы у нее были также черные, руки и плечи — само совершенство, а цвет лица — натуральный, без пудры.

— А у меня тоже литвинская фамилия — Козел, — сказала девушка, шутливо щелкнув Фридриха по носу.

— А вот это странно, милая моя Констанция, — улыбался Фридрих, глядя на девушку влюбленными глазами. — Твой же отец датчанин?

Но Констанция не ответила. Она соскочила с огромных колен Августа и подняла кубок вина.

— Господа! Давайте выпьем за Рождество! А то ваши разговоры о политике меня изрядно утомили. Возьму сейчас и пойду с литвинскими ряжаными!

И она кокетливо покружилась в своем изысканном платье со смелым декольте. Фигуру ее можно было сравнить с произведением великого скульптора. Красивая, хорошо сложенная очередная фаворитка Августа…

— Ну, давай, герр Питер, за Рождество! — и курфюрст поднял бокал вина. — Правда, я не постился ни черта! Но… на кой дьявол поститься, если все эти посты и даже многие праздники сочинили обычные людишки, сами священники! Вот пускай они и постятся да заставляют поститься тупоголовых плебеев, что распевают такие вон песни, — король вновь кивнул на окно, за которым уже, впрочем, никто не пел, — хамы, не умеющие ни читать, ни писать, ни думать самостоятельно! Им же надо хоть чем-то заниматься помимо траханья своих не менее тупых свинских жен! Ну а нам, королям, не до такой ерунды. Нам каждый день нужно о делах думать, так что у нас пост порой каждый день и происходит!

— Верно, — Петр поднял и свой бокал. Чокнулся с Констанцией Козел, чокнулся с Фридрихом. Девушка не умолкая смеялась. Петру нравилась Констанция. Он завидовал Фридриху. Знал, что стоила ему эта красавица целого мешка талеров, который он держал в одной руке, прийдя как-то к ней в гости.

— К чертям этих священников! — московский царь выпил, скривил губки маленького рта под кошачьими усиками. — Эх, доброе вино! Крепкое! Правду сказали, герр Фридрих! Я так же думаю! Особенно наших московских священников терпеть не могу. Дикий мракобесный народ. Они мне все реформы тормозят! Они тянут мою страну на дно первобытной ущербности. Им не нужны науки и современные достижения! Вот собрал бы всех их в одну повозку да вывез бы в дремучий лес без еды и одежды. И пускай соответствуют там окружающей среде своим диким первобытным видом, своими бородами дремучими запущенными, как у дикарей!

— Ох, не жалуете вы своих священников! Аккуратней надо! — усмехнулся Фридрих, утирая ладонью блестящий от вина подбородок и вспоминая, что «нарядом дикаря» как раз называли французы платье самого московского царя. Впрочем, дикарем Петра считал и сам Фридрих. «Оделся, ордынский турок дурной, в немецкое платье и думает: стал немцем!» — мыслил про царя Фридрих. С другой стороны, Петр был ему чем-то близок и приятен. Такой же веселый сумасброд, и так же хочет отхватить от Швеции кусок из Прибалтики. «Вдвоем у нас выйдет, — полагал Фридрих, — поодиночке — нет…»

— Ох, аккуратней надо с этими чертовыми святошами, герр Питер. Аккуратней! Послушайте моего совета! Я ведь все-таки на пару лет вас старше!

Петр в 1700 году

— Да, не люблю я священников! — и делая страшные глаза, переходя на полушепот, Петр добавил:

— Религию вообще не люблю!

— О! — весело оживился Фридрих. — Еще один Лыщинский! Слышали о таком поляке? Тоже Бога отрицал!

— Геройский человек! — кивнул Петр. — Вот таковых я уважаю! И за что мне нравится ваша страна, герр Фридрих: заступилась же шляхта за Лыщинского! Не дала спалить на костре мракобесам-священникам! Поймите, церковь тянет нас всех на дно! Науки — вот истинная вера и церковь!

— Это понимают только такие люди, как мы, избранные Богом, — кивнул Фридрих, — народ этого не поймет. Науки… — Фридрих усмехнулся, потянувшись за полным бокалом вина. — Это верно, герр Питер. Вот у меня в Дрездене есть один химик. Или алхимик, как угодно. Йохан Беттгер его зовут. Он мне обещал из серебра золото сделать. Во! Ни один священник, сколько вы его не просите, не даст ни гроша, да и сам Бог не даст, а ученый — пожалуйста. Поэтому вы, герр Питер, правы, но все же, поосторожней со священниками.

— А я их и не трогаю, — зло мелькнули большие темные глаза московского царя, — хотя так хочется взять нож да срезать эти их космы страшные и лохматые! Пинком вытолкать из их долбанных храмов! Вот вы сменили конфессию, так?

— Так, — кивнул, состроив кислую физиономию, Фридрих, — пришлось стать этим дурацким католиком!

Он бросил взгляд на Констанцию, подливающую себе и Петру вина в бокалы.

— Милая, милая Анна Констанция! — умоляюще сложил на груди руки курфюрст. — Не могла бы ты оставить нас с герром Питером на пару минут одних. Мне тут нужно об очень важных делах поговорить с царем с глазу на глаз.

— Ну и пожалуйста! — деланно обиделась Констанция, метнув в мужчин игривый взгляд своих очаровательных глаз. Прихватив бутылку вина со стола, она удалилась, шурша платьем и постукивая каблучками.

— Красивая, — покачал головой Петр, — везет вам, господин Фридрих, на красивых женщин! И где вы их только находите? А где же та ваша, блондинка? Мария… Как там ее звали?

— А! — махнул рукой Фридрих. — Родила ребенка! Мне сейчас не до нее. Констанция, похоже, умеет ревновать. Очень сложно под ее пристальным наблюдением предаваться утехам с другими женщинами. Я стал почти что подкаблучником этой милой особы! А ведь нельзя зацикливаться на одной женщине, герр Питер! И религия этого, кстати, не запрещает!

— А я вот тоже, украдкой в лютеранство в Голландии перешел, — понизив до шепота голос, наклонился к Фридриху Петр.

— Отлично! Браво! — тот хлопнул московского царя по плечу. — Лютеранство — хорошая религия! Никогда бы из нее не ушел, если бы не эти чертовы поляки-фанатики! А почему шепотом, герр Питер?

— Не хочу, чтобы кто-то знал из наших, — покосился на лакеев Петр, — народ у нас не менее фанатичный по части религии и куда как менее образованный и цивилизованный в отличие от поляков! Им это знать не нужно. Дикари, одним словом!

— Попробуйте всю страну крестить в протестантизм! — усмехнулся польский король. — Дикари и исчезнут!

— Не сейчас, — покачал головой царь, — не поймут, осудят, мерзавцы. Их вначале нужно перевоспитать, людьми сделать, как у вас, в Европе. Вот я вам скажу, какой нынче год в Московии эти мрачные попы отметили, так вы и не поверите! В сентябре пошел 7208-й год. Что за дикое летоисчисление?! Я Новый год решил отметить, как все — 1-го января! И будет с этой поры у нас 1700-й год, как везде в Европе! А для этого мне вообще нужно уехать из Москвы и построить новую столицу, в Европе, где-нибудь на берегу Балтийского моря, ближе к цивилизованным странам. И название Московия отменить! Новую страну с новой столицей и названием строить буду! Московия — запятнанная кровью и холуйской слюной ордынская страна, герр Фридрих! Даже мой отец платил хану Гирею дань! А я Россией страну назову! Да и люди в Новгородщине не такие дикие как в Москве, все же европейцы куда как больше, чем татары да мордва. Только вот шведы ходу мне туда не дают.