Книга Желания - Ирэн Фрэн

Это заявление вызвало настоящую сенсацию, известные политики бросились в кабинеты ясновидящих. Ощущают ли те угрозу? Известна ли ближайшая дата пришествия дьявола? Словом, гадатели на кофейной гуще, по внутренностям летучих мышей и птичьим перьям, предсказатели снов — все были при деле. Но ничто не могло успокоить руководителей государств и лишить их многочисленных оппонентов безрассудных надежд. Сам папа был охвачен этой родильной горячкой. Он провозгласил, что миру грозит жестокое наказание, и придется людям испить до дна чашу гнева Господня, если только они не покаются в грехах и не отдадут святой Римско-католической церкви много денег в знак того, что сделали это искренне. И, по крайней мере, недели три ватиканская казна росла. Однако страх не уменьшился. Повсюду распространялась идея, что человечество доживает свои последние дни.

Глава 9

Рут проснулась на заре — может, из-за шума волн, а может, потому что стих ливень. По слабому, проникавшему сквозь шторы свету она поняла, что еще очень рано. Рут откинула одеяло. Так продолжалось уже давно: не успеет проснуться, и сна уже ни в одном глазу. Тогда, отгоняя мысли, обычно одолевавшие ее в теплой постели, она приказала себе встать, раздвинула занавеси, распахнула выходящую в сад стеклянную дверь и очень долго смотрела на море.

В этой комнате «Светозарной» — спальне-кабинете, раньше принадлежавшей ее отцу, был один маленький секрет; Рут надеялась, что он известен только ей. Даже Юдит — она была в этом уверена — о нем не знала. В западном углу комнаты находилось окно, и, благодаря эффекту перспективы, которым обладало только это место на вилле, тем более незаметному, поскольку окно находилось на первом этаже, отсюда можно было увидеть кусочек пляжа, где на волнах качался, конопатился, полировался, словом, готовился к отплытию «Король рыб», любимая яхта Ван Браака. Рут опасалась, что последняя буря — циклон, как называли ужасный ураган, разоривший еще до отъезда ее дочери побережье, вышвырнет яхту на скалы, разобьет, раздробит яростными волнами. Она даже не сомневалась в этом, думала, что никто никогда больше не увидит яхту, не вспомнит о ней, это будет ее конец. И дело было не в стоимости корабля, а в самом его присутствии. В своем завещании Ван Браак потребовал сохранить его или затопить. Рут сохранила и привела яхту в порядок и все-таки ненавидела ее. Она никогда не выходила в море после смерти отца и ненавидела на корабле все, вплоть до названия. Разумеется, она догадывалась, что капитан выбрал его не случайно, и подозревала, что до ее рождения он вел бурную жизнь. В те редкие моменты, когда отец погружался в воспоминания, он всегда рассказывал мрачные истории о злобных морских тварях; призраки этих чудовищ — она в этом не сомневалась — постоянно волновали его ум и, должно быть, послужили причиной его смерти.

Рут с уважением отнеслась к последней воле капитана: сохранила «Светозарную», сохранила корабль. Бешар, старый моряк из соседнего порта, старательно ухаживал за яхтой, и до последнего времени Рут могла себе позволить оплачивать его услуги. С домом дело обстояло куда сложнее. Ей так и не удалось выплатить огромные долги, оставшиеся от Ван Браака. Единственный кредитор то пропадал надолго, то внезапно появлялся и требовал причитающееся или, что происходило обычно, предлагал сделку, больше напоминавшую шантаж. Неоднократно ей предлагал свою помощь Малколм, но она всегда отказывалась.

— Пора уезжать, Рут, — говорил Малколм. — Надо оставить этот дом.

— А как же Юдит? — спрашивала она. — Юдит тоже любит «Светозарную»!

— Она молода, начнет новую жизнь, далеко отсюда, — отвечал профессор. — Ты должна, наконец, уехать. Хочешь, я увезу тебя? Повернись спиной к воспоминаниям…

Рут упорствовала. Борьбу с воспоминаниями ей хотелось выиграть здесь, на месте… И борьбу с хозяином соседнего дома. С кредитором. С Командором. И кое с чем другим.

Рут прислонилась головой к стеклу. Было часов шесть утра. Она набросила на плечи пеньюар и закрыла стеклянную дверь. Воздух был влажным и прохладным, сад — мокрым. Наступало утро. Оранжевое море стало серым, затем нежно-голубым. Легкий ветерок сквозил между ветвями кипарисов, колыхал желтые верхушки тополей «Дезирады», задувал в комнату частички покрывавших скалы серых и желтых мхов. Рут вдохнула поглубже. Запах, только запах «Светозарной» мог ее успокоить. В воздухе стоял аромат влажных от дождя кипарисовых иголок, но еще сильнее был запах оставшейся на пороге пены. Рут открыла глаза. Начинался солнечный день. Сад наполнялся светом, все более ярким с каждой минутой. За деревьями блестела вода, а у скал в пятнах сиреневого и темно-зеленого цвета пенились волны. Это будет сияющее утро. С наступлением дня малейшие детали любимого ею сада становились более значительными: прибитая дождем трава, луковичные растения, которые придется выкопать с наступлением холодов, пощаженный бурей цветущий розовый куст, упавшее дерево, кривыми корнями смотревшее в небо с отчаянной надеждой. Надо будет распилить и сжечь его. Уже две недели Рут собиралась это сделать и не находила в себе сил. Такое бессилие было для нее новым. Она больше не отдыхала ни ночью, ни в присутствии других людей, даже Малколма.

Рут закрыла окно, присела за туалетный столик и нервными движениями закрутила пучок, старательно избегая смотреть в зеркало. Она немного досадовала на себя из-за Малколма. После бури, после отъезда Юдит она под любым предлогом старалась избегать утренних визитов в домик рыбака. «После урагана на „Светозарной“ столько дел, Малколм, но я приду сегодня вечером, да, разумеется, знаю, ты предпочитаешь утро, тогда завтра, Малколм, или послезавтра…» Он не протестовал. Он никогда не протестовал. «Я буду ждать», — говорил он. И вдруг, как-то вечером Малколм заявил, что теперь, когда Юдит уехала, он не желает больше слушать отговорки, почему она не решается оставить это проклятое место. Впервые он был разгневан. «Весной, — ответила она, — весной я последую за тобой. Когда уедет Тренди». И больше не думала об этом. Ей хотелось остаться здесь, в своем доме, вопреки всему. Даже если ей будет грозить, как теперь, опасность.

К счастью, Юдит уехала. Дочь бросила ее, но она даже рада этому. Девочка предчувствовала опасность, как некогда сама Рут еще до первого возвращения Командора. Юдит никогда не говорила ей о своем страхе, так же как никому не говорила об этом в детстве Рут. И у Юдит хватило храбрости уехать, несмотря на Тренди.

Рут вспомнила о своем пансионере, и ее усталость на мгновение отступила. Тренди ее умилял. После отъезда Юдит он стал чаще спускаться в гостиную, засиживаться за обедом и ужином, долго беседовать по вечерам с Корнеллом. Эти двое подружились. Продолжает ли он изучать своих рыб? Жозефа утверждала, что да. Рут никогда не говорила с ним о его исследованиях и тем более не вспоминала о Юдит. Она замечала, что Тренди все чаще забывает в гостиной свой шарф. И каждый раз это служило предлогом снова спуститься, присесть с ничего не значащим видом на краешек кресла, подождать, если ее нет, у огня, а едва она войдет, заговорить о дожде и хорошей погоде. Рут знала, что он страдает, но ничем не могла ему помочь. Вместо жгущих губы вопросов — где Юдит, хорошо ли доехала, когда вернется? — он без конца говорил банальности. Она прекрасно видела, что он буквально выдавливает из себя ничего не значащие слова, все время надеясь, что его вот-вот прервут. Она могла бы это сделать, могла бы ему сказать: «Ну же, мой мальчик, перестаньте смотреть на меня такими глазами. Юдит капризна, я предупредила вас об этом в первый же день. Но что вы хотите, она еще молода, непредсказуема, она художница, в конце концов. Не волнуйтесь, она в Париже, у нее все нормально, она возобновила обучение на факультете изящных искусств, потерпите, она скоро вернется…»