Книга Пресс-центр. Анатомия политического преступления - Юлиан Семенов

14

12.10.83 (10 часов 45 минут)

— Ты должна мне оставить хотя бы иллюзию свободы, сказал Бреннер и отошел к окну, чтобы сдержать ярость. — Мы живем с тобой девять лет, и тебе пора понять меня. Я не могу ездить в Киль, потому что там, по твоим сведениям, у меня была любовница Хельга, и в Рим — там была Вероника. По твоей милости Европа сделалась для меня очень маленькой. Лгать тебе? Говорить, что я лечу в Лиссабон — там у меня, кажется, пока еще никого не было, — и заворачивать в Гамбург, чтобы выгодно продать цикл репортажей под чужим именем, получить деньги и смиренно привезти их тебе? Я чем дальше, тем больше — не могу понять, чего ты хочешь, Мишель?

— Правды. Я хочу правды.

Эти унылые скандалы, ставшие составной частью их быта, повторялись не менее трех раз в месяц. Сначала они довольно быстро мирились, чаще всего в постели, но потом, чем известнее становился Бреннер, чем уважительнее говорили о его политических анализах в газете, чем более серьезные задания ему давал шеф- редактор, отправляя то в Москву, то в Вашингтон, то в Пекин и Токио, тем тяжелее и горше было ему дома, ибо Мишель, не желавшая знать его дел, требовала невозможного. Бреннер был убежден, что она любила не его, а свою любовь к нему. Он считал, что Мишель — на самом-то деле несостоявшийся художник, причем очень талантливый, она поэтому и требовала от окружающего ее мира той полной и законченной гармоничности, которую, как правило, создают живописцы в своих творениях, однако в мире такого рода гармонии нет и быть не может. А потом он стал думать, что ей просто-напросто не хватает его. "Мы с тобою одного роста, — кричал он во время очередного скандала, начавшегося из-за ерунды, у них все скандалы начинались из-за ерунды, моя обувь только на размер больше твоей, а тебе нужен громила с бицепсами! Ходи в бассейн! Уставай! Перекопай сад! Или заведи себе кого-нибудь, но так, чтобы это было в рамках элементарного приличия! И перестань вить из меня веревки! Если я сдохну от инфаркта, тебе будет очень несладко! Я всюду в обороне. В редакции я обороняюсь от завистливых друзей, в поездках — от врагов, дома — от тебя! С тобой нужно жить с позиции силы, как это делают другие мужчины! Купить любовницу, и все! Не нравится — развод! Хочешь жить, как живешь сейчас рядом со мной — с машинами и летними поездками в Биарриц, — терпи!"

…Бреннер всегда вздрагивал, когда звонил телефон. Он купил в Лондоне громадный золоченый аппарат начала века. В отличие от современных аппаратов (борьба с шумами и все такое прочее) этот золоченый ящик издавал звук, напоминающий сигнал тревоги в тюрьме.

— Да! — яростно, словно продолжая опор с женой, крикнул Бревнер в замысловатую трубку, формой напоминавшую ему японку в кимоно. — Кто?!

— Добрый день, можно попросить месье Бреннера?

Он быстро передал трубку жене.

— Спроси, кто говорит, и скажи, чтобы оставили свой номер, я в ванной…

— Алло, — пропела Мишель. — Что передать месье Бреннеру? Он в ванной…

— Передайте, что звонит Дмитрий Степанов, мы провели вместе вчерашний вечер.

— Вечер? — поюще усомнилась Мишель. — Он вернулся домой в пять утра.

"Родные мотивы, — усмехнулся Степанов, — видно, я несколько подвел коллегу, мы действительно расстались в полночь…"

— Нам было так весело, мадам Бреннер, что я потерял счет времени.

Мишель закрыла мембрану ладонью и шепнула мужу:

— Какой-то Стефа… Очень плохо говорит по-французски…

Бреннер взял у нее из рук трубку.

— Привет вам, Степанов… Простите, я от всех скрываюсь… Очухались после вчерашнего?

Степанов перешел на английский:

— Я вас не очень подвел своим звонком?

— Меня уже нельзя подвести: — я давно занес ногу над пропастью, любимые подталкивают, но я пока что балансирую, нелепо размахивая руками…

Степанов усмехнулся.

— Вам не приходилось читать "Молитву для людей среднего возраста", рекомендованную англиканской церковью?

— Нет.

— Там есть прекрасный постулат: "Сохрани мой ум свободным от излияний бесконечных подробностей".

— Приобретаю.

— Постулаты не продаются. Их пишут для того, чтоб распространять бесплатно… Пропаганда…

— Тогда давайте все, что у вас есть из этого англиканского пропагандистского арсенала…

— Могу. Мне, например, нравится такая заповедь: "Я уже не смею просить о хорошей памяти, но лишь припадаю к стопам твоим с просьбой не делать меня самоуверенным, а потому смешным, при встрече моей памяти с чужой". Или, например: "Я не умею быть святым, ибо жизнь с иными из них слишком трудна для нормального человека, но желчные люди — одна из вершин творений дьявола".

Бреннер посмотрел на Мишель с тоской, покачал головой и потянулся за сигаретой.

— Слушайте, — сказал между тем Степанов, — у меня к вам вопрос…

— Пожалуйста…

— Вам имя журналистки Мари Кровс ничего не говорит?

— Это левачка, которая сидит в Шёнёф?

— Да.

— Любопытная девка.

— Может быть, выпьем кофе?

— Хорошо, в пять часов у Пьера, в Латинском квартале.

…Однако в пять часов Бреннер не пришел в кафе; к Степанову подплыл официант Жобер, доверительно и ласково положил холеную ладонь на плечо гостя, низким басом, глухо покашливая, сказал:

— Месье Бреннер просил передать, что у него чрезвычайно важное дело, он не может приехать и, если ваш вопрос не терпит отлагательства, ждет вас к себе в редакцию что-то к девяти вечера, он полагает к этому времени высвободить тридцать минут, а кофе вам приготовит его секретарь, жирная шлюха с блудливыми, как у мартовской кошки, глазами… Я убежден, она тайно плюет в его кофе, потому что он перестал с ней спать после того, как она раздалась, словно винная бочка… Что-нибудь выпьете?

— Нет, спасибо, — ответил Степанов. — Я немного поработаю. Пожалуйста, принесите мне еще стакан воды.

Жобер томно вздохнул и отплыл к стойке — открывать "минераль".

Степанов достал из кармана маленький диктофончик, включил его и, завороженно разглядывая красную моргающую точку индикатора, начал неторопливо диктовать, ловя себя на мысли, что профессия, то есть постоянная работа со словом, выработала в нем какое-то особое, осторожное отношение к фразе произнесенной; воистину, вылетел воробей — не поймаешь, хотя он отдавал себе отчет, что пленку можно просто-напросто стереть, слово исчезнет, будто и не было его, но такова уже природа профессии, видимо, человек делается ее подданным, особенно если эта профессия стала счастьем, трагедией, судьбой.

Степанов хотел надиктовать для себя набросок плана действий на ближайшие дни, выделить те вопросы, связанные с делом Лыско и Кровс, которые показались ему наиболее интересными — кое-что он успел узнать, позвонил коллегам из Рейтер, ТАСС и Юнайтед пресс интернэшонал, — но неожиданно для самого себя начал рассказывать красному индикатору совсем о другом: о детях, Плещеевом озере и Пицунде, когда там собираются его друзья…