Книга Гренадер - Олег Быстров

Однако гренадерам требовалось хорошее оружие ближнего боя. И вот — «шестёрка». Уменьшенный патрон позволял выстреливать в бою очередями сто пуль в минуту и поражать на дистанции до четырёхсот метров. При этом «шестёрка» была короче пятой модели, легче и удобней, проще и надёжней. Наконец, автомат имел откидной приклад и штык-нож:.

Гренадеры носились с оружием, словно дети малые с новыми, только что подаренными игрушками. Разбирали, собирали, часами проводили на стрельбище, дырявя мишени. Со стороны посмотреть — игра, но на самом деле иначе и быть не может. Пока оружие не станет своим, привычным для руки и глаза, толку от самого лучшего ствола немного. Нужно прирасти к пистолету или автомату, сродниться с ними. Недаром у гренадеров всё оружие было индивидуально подобрано.

В экстремальной ситуации скоротечного боя всё решают рефлексы. Вот их и нарабатывают на стрельбищах, полосах препятствий, в особом учебном городке, где разбросаны двух- и трёхэтажные пустые строения, предназначенные для учебных штурмов в условиях максимально приближенных к боевым. Словно памятники солдатскому усердию стоят: старый танк, весь в языках копоти, и грузовик, усеянный, как решето, сотнями пулевых отверстий.

Впрочем, у поручика Ивана Ильича Саблина, командира первого взвода третьей роты Отдельного гренадерского батальона Третьей гвардейской дивизии, боевой опыт имелся. Довелось поучаствовать в событиях на озере Хасан и на границе Чехословакии с Австрией, ставшей тогда территорией Рейха. События тех дней жили в памяти весь остаток осени и всю зиму в придачу. Надпоручик Чехословенской Армады Милан Блажек, симпатичный чех, храбрый солдат и честный человек. Гауптман Карл Дитмар, командир ударной группы вермахта. Боксёрское состязание, устроенное Саблиным, чтобы отвлечь внимание немцев и в конце концов пленить.

Саблину ночами снился этот ринг, жёсткие, точные удары Дитмара. Порой казалось, он физически ощущает их на лице и плечах. И последние слова гауптмана: «Ты опять нокаутировал меня, русский. Но это не конец…»

Что ж, может, ты и прав «ганс», который на самом деле Карл. События-то вон как повернулись.

А потом случилось предательство. Храбрый солдат и честный человек Милан Блажек чуть не плакал, прятал глаза — извини, Иван, не моя вина… Президент Чехословакии Бенеш отдал Судетскую область Рейху. Гитлеровцев отпустили, вернув оружие.

И вот тренировочный лагерь под Уманью, затерянный, спрятанный между полей и перелесков. Закатилась осень тридцать восьмого, кончился и сам год, наступил тридцать девятый. Зиму взвод провёл как в спячке. Тренировались, конечно: зимние стрельбы, марш-броски. И боксировали в оборудованном зале. Бокс набирал популярность в войсках, особенно среди гренадеров. А, учитывая то, что в лагере собирались бойцы из отдельных батальонов разных дивизий и корпусов, посоревноваться было с кем.

Саблин считался хорошим боксёром. В своё время был чемпионом кадетского корпуса, да и в Александровском ходил не в последних. О его бое с тевтоном прослышали, часто вызывали на спарринги и поединки. В спортивном зале Иван Ильич оживал, становился быстрым и сильным. Но вот в остальное время свои обязанности выполнял как-то вполсилы, словно нехотя. Будто присутствовала в теле, а больше того в душе, постоянная сонливость и заторможенность. Уснувшая душа — тяжёлая штука. Служба, столь необходимая, добровольно выбранная и желанная, как невеста, без которой, казалось ещё недавно, и жить невозможно, стала вдруг скучной и тяжёлой повинностью, которую и бросить нельзя, и тянуть еле сил достаёт.

Саблин удивлялся себе, бранил себя и понукал, но ничего изменить не мог. Видно, провальное последнее задание оставило в душе поручика неизгладимый след. Так казалось.

Но пришла весна. Забродили в природе молодые соки, повеяло свежим ветром, а в Европе заварился, выдавливая серую пену заговоров и закулисных махинаций, мутный бульон политического кризиса. Значительные события посыпались одно за другим. Мартовское падение Чехословакии с образованием протекторатов Богемии и Моравии больно отозвалось в сердце. Саблин теперь воспринимал горе чешского народа как своё. А потом было «тихое» восстание в Вильно, присоединение Виленской области к Литве, а Восточной Пруссии и «польского коридора»— к Рейху. Польша разваливалась, мир находился на пороге новой большой войны.

Саблин вздрогнул, выходя из спячки.

И наконец, в середине июля — как взрыв бомбы! — Меморандум! Государь император России Михаил II объявил вотум недоверия англо-французской системе безопасности в Европе и об отказе от союзнических территориальных обязательств, навязанных стране в двадцатых. Исконные земли Украины и Белоруссии возвращались в лоно империи.

Саблин пробудился окончательно.

Витало в воздухе что-то такое и до Меморандума. Вечерами в собрании офицеры толпились у радиоприёмника, ждали новостей, потом слушали, затаив дыхание, а после начинался шум и гвалт. Все бурно обсуждали происходящие события, но даже во время самых горячих споров, бывало, вдруг замрёт кто-то из офицеров, будто прислушиваясь к неслышному зову и пытаясь угадать в калейдоскопе европейских превращений будущую судьбу, свою и Отчизны.

— Господа, — восклицал штабс-капитан Рюмин, командир третьей роты, — сдаётся мне, ждут нас в скором времени значительные перемены!

— Да уж непременно, Пётр Афанасьевич! — вторил командир второго взвода, поручик Александровский.

То же самое творилось и в клубе для унтер-офицеров.

В лагере как-то незаметно увеличилось движение личного состава. Прибудет, к примеру, рота Отдельного батальона Пятнадцатой дивизии. Побегают-попрыгают бойцы неделю — и нет их, убыли. За ними другие: рота, взвод — и тоже на короткий срок. И слухи, слухи: войска концентрируются на западной границе, подтягиваются бронетанковые соединения, авиация. Потом начали уходить старожилы, те, с кем Саблин делил лагерную жизнь с осени. Одного за другим их переводили в войска.

Но с момента обнародования Меморандума все совершенно сошли с ума. Полковника Нестерова забросали рапортами об отправке в войска. От приёмника не отходили всё свободное время. Сводки о движении российских войск глотали, как живую воду.

Наши в Виннице! В Житомире, в Каменец-Подольском! Подолия радостно освобождается от польского засилья, русские войска встречают с цветами. На Волыни слегка постреляли, там позиции поляков были крепче, но обошлось почти без потерь. Зато в Белоруссии Туров, Слуцк, Минск, Борисов с облегчением стряхивают с плеч польский жупан. Местные отряды самообороны помогают русским гнать панов.

События развивались стремительно. Наши вошли в Галицию, движутся ко Львову! Польская армия бежит, боестолкновений не зафиксировано. И вот известие: наша армия вышла к границе Перемышль — Владимир-Волынский — Брест — Гродно. Земли Украины и Белоруссии возвращены России. На проведение операции потребовалось всего две недели.

К тому времени лагерь почти опустел, но взвод Саблина в расположение батальона не отправляли. Притом что родная третья рота в составе Третьей дивизии шла победным маршем по Подолии! Иван Ильич тоже рвался в ряды действующей армии, писал рапорт за рапортом, но получал от начальника лагеря один и тот же ответ: «Штаб батальона приказа о переводе не присылал». Оставалось сидеть на месте, оттачивать боевое мастерство на тренажёрах, осваивать новое оружие и ждать дальнейших распоряжений.