Книга Сломанные цветы - Анна (Фрида) Бергстрем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка ничего не ответила. А перед глазами Алекса вновь стояла картина, как нищий у дверей храма просит милостыню.
– Прошу вас, помогите мне! – умоляет всеми брошенный старик, одетый в старые лохмотья.
Люди неохотно сыплют скупые копейки в его протянутую руку.
– Как вы не понимаете, мне нужно другое, – стонут иссохшие губы.
– Чего ты хочешь? – злятся прохожие. – Скажи спасибо за то, что есть!
Толпа плюёт несчастному в заплаканное лицо. Унизив слабого, легко почувствовать собственную значимость. И в этом цель многих из нас. Но мы не понимаем другого. Весь мир давно стоит с протянутой рукой. ДА, НАМ, ЛЮДЯМ, УЖЕ ВПОРУ ПРОСИТЬ МИЛОСТЫНЮ! МИЛОСТЫНЮ СВЕТА и любви в наши ослепшие сердца и души.
Тряпкомуж узнавал в этом нищем себя и видел, как по нему плакал дождь тихими безысходными ручьями. Но, невзирая на это, он всё ещё верил, что надежда живет даже у самых могил… Но всё оставалось прежним. Эта тишина, от которой можно оглохнуть. И только вера, надежда, амфетамин, – вот три ключа к несбывшейся мечте…
У нас нет ничего. Есть только время на помойке разбитых надежд. А разве мы достойны чего-то другого? А ты всё пытаешься сложить новую галактику из осколков снов. Пишешь мёртвые письма в никуда. Но каждое может оказаться последним…
Комната с пятью углами…
Время падает слезами.
Мир натянутый как леска
В красном шёлке занавески.
Под ногами небо тает.
И быстрей глаза сгорают.
Зеркала стекают воском через пальцы незаметно…
…Я целую руки ветру.
Темнота лицо закроет:
И давно смотреть не стоит
На людей внизу балкона —
Плоских кукол из картона.
Комната с пятью углами…
Дверь, закрытая годами.
Комната, где стены знают,
Что тебя уничтожает,
Обо что больнее биться.
А в окно влетела птица…
…Быстро влив дыханье в блюдце,
Тень успела отвернуться,
А у спин слепые лица говорят:
Самоубийца…
Оттепель душ
– А помнишь, как я залез к тебе с букетом на балкон, а ты так испугалась, что отхлестала меня мокрыми трусами?
– Ага! Просто ты так неуверенно покачивался на перилах, что казалось, будто это пьяный вор-домушник.
– Но я же хотел подарить тебе цветы и признаться в любви!
– А что? Многие воры-домушники не лишены романтики. Поэтому я тебя отхлестала трусами в сердечки. Ты ещё что-то довольно мурчал, пикируя в полёте на клумбу с цветами.
Они засмеялись. Вспоминая приятные моменты, которые их связывали с Алексом, в сердце Маруси плескались маленькие разноцветные рыбки, а в душе зацветали васильки.
– А помнишь, как ты говорила: «Сильно не уставай на работе. Ты мне можешь ещё ночью понадобиться?..»
– Помню, – улыбнулась она, глянув на его губы.
– Любимая…
– Что?
– Да так, ничего… – вдруг ушёл от разговора Дарлинг.
Он смотрел на неё, а в животе приятно лопались пузырьки. Она обожала этот внимательный и немножечко встревоженный взгляд. Так смотрят, когда хотят сказать о самом важном. И, пряча за рукой, небрежно коснувшейся лица, полумесяц смущённой улыбки, говорят так тихо и нежно: «Родная моя, иди ко мне…»
– Наконец-то мы вместе, милый, – шептала она, ощущая драгоценное тепло его дыханья.
– Надеюсь, твой Дарлинг тебя достоин, – робко ответил похититель её сердца.
Порой он был такой простой и желанный, как любимый заношенный свитер, который согревает даже самые дальние уголки души. Маруся понимала, что никуда не денется от этого человека, который дарил ей жизнь, полную самых прекрасных сновидений. Как добрый сказочный кот, который гуляет по волшебному дереву в уютном Лукоморье, где чудеса и леший бродит, и русалка на ветвях сидит…
– Скажи, ты вспомнила о том, как меня любила? – спросил он с надеждой.
И снова внутри будто щёлкнул выключатель. Лампочки внизу живота погасли. Девушка ненадолго погрузилась в себя, а потом грустно призналась:
– Едва ли… Я делаю всё, что в моих силах. Но ты уж прости…
Тряпкомуж поник. Весь день он ходил как потерянный лунатик. Чувствуя, как что-то мучительно скребется… Там… где сердце… Даже кожу от боли хочется содрать…
– Ну, что с тобой? – спросила она, начиная ощущать вину за происходящее.
– Я помню всё прошлое абсолютно точно так же, как ты его забываешь… – вздохнул он так печально.
Порой ей становилось стыдно за свою неблагодарность. И она спешила порадовать своего парня, чем могла. Пыталась стать для него немножечко лучше. И она готова была наклеивать на себя рыбью чешую из дешёвых блёсток, чтобы стать русалкой. Бежать по волнам, отправившись на поиски алых парусов. А потом, сидя на берегу мечты, готовить для этого человека лакомства экзотических островов из самых невероятных ингредиентов.
– Что это?
– Супчик с таракашками.
В кастрюле дымилась мутноватая жижа, в которой плавали продолговатые коричневые штучки. Мёртвые тельца, сваренные в бульоне, печально намекали о тленности бытия. Алексу поплохело.
– Пожалуй, я уже не голоден… – беспомощно выдавил из себя он.
– Но почему?
– Может, лучше обойдёмся бутербродиками?
– Ешь, пока не остыло, – сказала Маруся, наливая ему полную тарелку.
Но аппетит куда-то подевался.
– Не буду! – капризно заявил тряпкомуж.
– Чего ты там не будешь?
– Эту тленность бытия. То есть обед. Ничего не буду. Отстань! – насупился вредный эльф.
– Совсем охренел? – взорвалась Маруся, чья старания так незаслуженно отвергли.
Он вскочил из-за стола:
– Сама жри свой суп из тараканов!
– Дурак… Это суп из фасоли, – сказала она, наконец-то догадавшись, в чём дело. – Я нашла его рецепт на сайте для жён, которые хотят ПОРАДОВАТЬ своих мужей.
– Ах вот оно что… Прости, это я с голодухи в неадеквате… – извинялся Дарлинг. – Только, пожалуйста, больше не ходи на этот сайт для жён, которые хотят ОТРАВИТЬ своих мужей.
– Сама разберусь, – буркнула обиженная хозяйка.
– Спасибо. Было очень вкусно, – признался тряпкомуж, вытирая руки об скатерть. – А если ты и правда решишь подсунуть мне суп из тараканов, просто скажи об этом. Тогда я лучше сырых пельмешек погрызу…
