Книга Тощие ножки и не только - Том Роббинс

– Ну давай же! Назови меня Иезавелью!

– Ну ты даешь, Эллен Черри! – произнес вместо этого Бумер и развил еще большую скорость. Однако дражайшая половина продолжала упорствовать, и Бумер был вынужден предупредить супругу, что если они и дальше будут спорить, то он утратит эрекцию. Та и без того уже была не столь безупречна, как в самом начале их любовных игр. – Иезавель! – тем не менее прорычал он.

– Не слышу.

– Иезавель! – На этот раз энтузиазма в библейском имени прозвучало еще меньше, чем в первый.

Эллен Черри впилась ногтями мужу в ягодицы и укусила в плечо.

– Повтори еще раз, Бумер!

Вопреки здравому смыслу – Господи, неужели замужние женщины всегда ведут себя так? – он крикнул более громко и отчетливо:

– Иезавель!

– Иезавель! Иезавель! – повторило эхо, прогрохотав в маленькой пещерке подобно игральной кости, ударяющейся о стенки стаканчика.

Вонзив ногти еще глубже, Эллен Черри дугой выгнулась навстречу мужу. И как страдающий ожирением голубь, издала приглушенный стон.

– Иезавель! – рявкнул Бумер. – Проститутка, дешевая потаскуха, Иеза-блядская-вель!

И в следующее мгновение вырубился. Что касается Эллен Черри, то ее оргазм получил необходимый динамический уклон, который в классическом театре обещает публике либо катастрофу, либо бессмертие, либо и то, и другое одновременно.

Разумеется, никакой публики в крохотной пещерке, затерявшейся среди исчезающей американской дикой природы, не было.

Или все-таки была?

Они лежали молча, почти не касаясь друг друга, погрузившись в посткоитальную негу, граничащую с легким смущением. Каждый ждал, что первым нарушит молчание не он, втайне надеясь, что, когда этот второй заговорит, его или ее слова прозвучат ободряюще и нежно, без тени стыда или укора и без намека на оболганную царицу, жившую в девятом веке до нашей эры. Они могли бы пролежать так, пожалуй, до самого захода солнца, если бы не странные звуки. Минуты через три-четыре после того, как смолкли их сексуальные крики и всхлипы, где-то в глубине пещеры раздалось какое-то шебуршание.

Эллен Черри замерла. Бумер резко принял сидячее положение и начал лихорадочно шарить руками вокруг себя в поисках своей дубинки.

Звуки послышались снова – шорох, а за ним такой же самый звук, какой издавал рабочий башмак Бумера, когда того валила с ног усталость и он подволакивал свою изуродованную ногу. Глаза Эллен Черри расширились, но уже отнюдь не для каких-нибудь там эротических игр. Ее верный защитник – муж-южанин – повернулся в ту сторону, откуда донесся звук. В самом широком своем месте пещера была примерно футов двадцать. Да, свет проникал сюда слабовато, однако задняя стена была хорошо видна. Здесь не было никаких лазеек, и негде было спрятаться – будь то человеку или зверю. И все же… Бумер только сейчас заметил в левом углу пещеры крохотную нишу, этакую половую щель. Находилась она почти под самым потолком, примерно футах в восьми над полом, и поэтому заглянуть туда не представлялось возможным. В нише вряд ли могло прятаться какое-то животное, хотя, предположил Бумер, парочка змей вполне могла избрать эту нишу своим жилищем.

Однако звуки никоим образом не напоминали змеиное шипение, как не было в них сходства с шагами призрака Индейца Джо. Представьте себе, если пожелаете, что некая наивная юная девушка согласилась принять предложение некоего пожилого джентльмена полюбоваться его гравюрами. Представьте себе, как с полки снимают обтянутую в кожу увесистую книгу, как переворачивают ее плотные страницы. Далее представьте себе, как та же юная девушка в нервозном состоянии опрокидывает бутыль с квартой мескаля, которым тот самый, отнюдь не юный джентльмен усиленно потчует ее, как из неволи высвобождается пресловутый мескалевый червячок, неизменный атрибут этого напитка, как он возвращается к жизни и устраивает в корзинке кукурузных хлопьев настоящую революцию. Вот такого рода звуки прозвучали под сводами пещеры.

Возвращается к жизни… Примерно такое самое ощущение испытали и наши молодожены – как они потом признались друг другу – в то мгновение, когда услышали эти звуки, звуки, вызвавшие у них ассоциацию с возвращением к жизни. Однако понять, что же именно возвращалось к жизни, им так и не удалось. Это было нечто зловещее, куда более зловещее, нежели перспектива встретиться с выползающей из ниши жирной, клацающей клыками рептилией. Молодожены торопливо натянули одежду, схватили свои принадлежности для пикника и как ошпаренные выскочили вон из каменной берлоги.

Всю обратную дорогу до шоссе они непрестанно оборачивались, опасаясь возможной погони, и только благополучно оказавшись внутри индейкомобиля, смогли рассмеяться.

– На тебе только один носок, – заметила Эллен Черри.

– Это счастье, что я успел натянуть хотя бы один, – ответил Бумер. – А ты успела-то трусы надеть?

– Конечно. Кем ты меня считаешь? Я что, Иезавель какая-нибудь?

Они внимательно посмотрели друг на друга, затем захихикали и крепко обнялись.

– Выходит, я оставил носок в виде жертвы пещерному божеству, – сказал Бумер.

– Если мне не изменяет память, дорогой, ты эти носки три дня не менял.

– О Боже! Верно. Каков святотатство! Нам надо поскорее сматываться из этого места!

Обмениваясь шуточками, они отъехали уже на довольно приличное расстояние и лишь тогда почувствовали себя в полной безопасности. Однако они пребывали в состоянии такого сильного возбуждения, что не сразу вспомнили, что помимо заскорузлого от пота носка они оставили в пещере красивую серебряную ложечку и жестянку бобов со свининой.

* * *

Примерно через четверть часа после того, как супруги торопливо покинули пещеру, в нише возобновилось прежнее шуршание. Но теперь к нему прислушивались Грязный Носок, Ложечка и Жестянка Бобов.

– Я боюсь, – призналась Ложечка.

– Нам здесь некого бояться, – отозвался Грязный Носок. Его очень позабавила мысль о том, что какой-нибудь гадюке вдруг захочется наброситься на старый фиолетовый носок. Вот окажись сейчас в пещере пусть даже маленькая собачонка, дело приняло бы куда более серьезный оборот.

– Ш-ш-ш, – прошипела Жестянка Бобов. – Вы слышите эти вздохи? Что бы там сейчас такое ни просыпалось, оно просыпается медленно, поскольку сон его был долог, очень долог.

Жестянка Бобов оказалась права. Действительно, минуло уже две тысячи весен с тех пор, как это нечто пробуждалось последний раз. Для того чтобы прервать столь продолжительный сон, видимо, понадобилось кое-что посильнее обычного весеннего равноденствия. Истинной причиной пробуждения стал любовный акт, совершенный мистером и миссис Петуэй. Ему сопутствовало знакомое и высоко почитаемое имя, произнесенное несколько раз и громким эхом прогремевшее под гулкими сводами пещеры. О да, Иезавель была хорошо известна тем, кто спал долгим сном в уютной нише пещеры. Вот уж кто мог дать исчерпывающий ответ на вопросы о раскрашенной блуднице, которые мучили Эллен Черри.