Книга Адвокат шайтана - Максим Кисловский

— Не говори ерунду.

— А что, в России сейчас это входит в моду, — не унимался я.

— Ты очень мнительный, тревожно мнительный, — отхлебнув зелёного чая, по вкусу ничем не отличавшегося от заваренной соломы, сказала Настя. — Навыдумаешь всякое…

— А что мне ещё остаётся? Только додумывать… — поняв, что откровенный разговор опять не получился, я решил хотя бы постебаться над своим невидимым соперником, а значит и над Настей: — Только вздыхать. И завидовать крутости этого мачо. Я представляю его симпатичным и скромным, с атлетическим торсом, в меру молчаливым, послушным, даже чуть туповатым. Иначе, чем бы он тебя привлёк?..

— Послушай, он просто водитель, — коротко отрезала Настя.

— Ты за кого собираешься замуж, за него или за меня?

— Я вообще ни за кого замуж не собираюсь! — решительно заявила она.

— Я убил его!

— Кого… ты убил? — испуганно спросила она, выпучив на меня свои глаза и настежь открыв рот.

— Я убил твоего принца!

— Какого принца?

— Того самого, на белом коне, в пурпуровом плаще, с ликом сказочной красоты. Я зарубил этого парня топором у порога твоей квартиры. В тот момент, когда он собирался позвонить тебе в дверь. Что, плохой конец у сказки? Согласен, ужасный финал. Но этот герой из твоих девичьих грёз сам виноват — долго ехал. Опоздал. На много лет опоздал. Вот лет десять назад ему бы никто не помешал преклонить пред тобой колено. А сейчас уже время ушло. Для тебя тоже, Насть. Безвозвратно. Тебе уже за тридцать. И долго ты будешь примерять мужиков?..

Настя молча сосредоточила на мне свой взгляд и, умело обхватив деревянными палочками ролл, заткнула им мне рот…

Этот странный роман близился к концу. Поведение Насти уже было невыносимым, а мои шутки становились всё злее и циничнее. Но всё же завершился он для меня неожиданно. Конечно, я мог порвать с ней резко и нагло, и несколько раз я с трудом сдерживал эти порывы, но, как известно, влюблённости без мазохистского наслаждения не бывает. Я хотел доиграть роль Пьеро до конца.

В один из ненастных воскресных дней в середине апреля мы отправились к Насте на дачу. Город в тот день дышал холодным сырым перегаром. Как назло, на рынке мы не нашли готовых шашлыков из баранины. Настроение у Насти тут же упало.

— Может, не поедем, — как часто это бывало, Настя предложила изменить повестку дня. — Что там делать? Скучно.

Настя была одета в милитаристском стиле — в чёрную стилизованную под гусарский ментик куртку и штаны песочного цвета с широкими накладными карманами по бокам. Поразительное сочетание разных эпох в наряде Насти делало её похожей на кентавра: сверху до пояса она была опереточным гусаром, а ниже — современным солдатом Армии Обороны Израиля. Я решительно настоял не менять планов и, смахнув бумажной салфеткой козявку, выглянувшую из носа этого «кавалериста-пехотинца», продолжил поиски вдоль мясных рядов. Купив «шашлык из курятины», мы взяли такси.

Сквозь холодную сырость и серый туман машина понеслась к одному из моих давних вожделений из числа мещанских радостей — подмосковной даче. В моём представлении уже рисовались сцены из счастливой жизни людей «интеллигентных профессий»: я сижу в кресле у жаркого камина в дорогом клетчатом халате, курю сигару, пью кофе с коньяком и сочиняю очередную судебную речь, насыщенную высокопарными фразами и убийственными аргументами против обвинения моего щедрого клиента; Настя, как обычно, слегка критикует меня и мило посмеивается надо мной, но это меня совсем не злит, даже забавляет; в мелких приятных хлопотах за окном проходят дни, месяцы, годы; ко мне медленно подбираются старость и мудрость; Настя непрерывно полнеет и уже не борется с этим; наши дети красивы и здоровы, у них прекрасное будущее, согретое нашей любовью…

Машина остановилась у высокого забора, из-за которого ничего не было видно. Настя уже предупредила по телефону свою бабушку, которая жила на даче с ранней весны, что мы скоро приедем. Калитку открыла старая женщина, одетая «по-дачному» — в рваных и грязных одеждах.

— Здравствуйте, Елена Васильевна! — воскликнул я. — Пустите нас переночевать, а то нам с Настей негде.

На вытянутом старческом лице Елены Васильевны застыли искусственная улыбка и потуги вспомнить, где она меня раньше видела. Глаза её забегали в растерянности.

— Проходите, конечно, пущу, — наконец, сказала она.

Я по-хозяйски прошёл в открытую калитку и, не оборачиваясь, направился к дому по обледенелой тропинке…

Передо мной стояло убогое, перекошенное бревенчатое строение, образчик деревенского зодчества. Наверняка, он пережил немецкую оккупацию. Даже очень может быть, что в этой избе фашисты пытали пойманных русских партизан и насиловали партизанок.

На самом приусадебном участке — там, где в моих мечтах должна была расти вечнозелёная травка, стоять круглая беседка с ажурной резьбой и струиться фонтан с нимфами, — лежали пустые разбитые ящики, мятые ржавые железные бочки, строительный мусор.

Но окончательное разочарование меня ожидало внутри избы. Миновав террасу, заваленную старыми вещами, источавшими тоскливые запахи умерших эпох, я оказался в мрачной комнате, обставленной древней мебелью. По центру левой стены стояло громоздкое, совершенно несуразное сооружение из красного кирпича — некое уродливое подобие камина. Печник, вероятно, был кубистом — поклонником воинственно примитивного стиля в искусстве начала XX века. Оттого его творение было вызывающе простым и нелепым. Кирпичное чудовище, казалось, само было удивлено своей ролью здесь и в немом изумлении широко разинуло огромный зёв, из которого виднелись дрова, старые тряпки и обломки мебели. Возле этой «европечи», холодной и ненужной, стояло кресло-качалка, перекошенное и в трещинах.

Оцепенело смотря на весь ужас перед собой, я услышал за спиной:

— Ему правда переночевать негде? — спрашивала Настю бабушка.

— Не слушай его, ба, — отмахнулась Настя. — Это у него шутки такие дурацкие.

— Откуда он взялся?

— Он был у нас, я его с тобой знакомила.

— А, это тот, который скандал устроил?

— Нет, это другой.

— Ну что, девчонки, — обернулся я к Елене Васильевне и к Насте, стоявшим у порога террасы, — давайте топор.

— Зачем? — Елена Васильевна испуганно посмотрела на меня.

— Дрова рубить, мы шашлыки жарить будем, — поспешила успокоить бабушку Настя.

— Какие шашлыки? Смотрите, какой дождь! — подняла руку старуха, показывая на небо.

Действительно, с низкого серого неба моросил дождь. Я выругался про себя на непогоду и, улыбнувшись, обратился к «девчонкам»:

— Ерунда, пламя моей души взовьётся до неба! Где топор?

— Где-то был во дворе, — подозрительно неправдоподобно старуха начала изображать забывчивость, вертя головой по сторонам.