Книга Странники между мирами - Владимир Ленский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она совершенно не походила на того Талиессина, которого знал до сих пор Ренье. Она была чистой, юношеской, в ней уверенным здоровым пульсом билась готовность любить. Принц же с его резкими выходками и манерой нарочито уродовать себя неприятными гримасами и гротескными жестами ничуть не походил на персонажа этой музыкальной темы.
Сопоставляя музыку и человека, Ренье не слышал дребезжания: эта музыка и этот человек были вообще несопоставимы. Следовательно... Либо Эмери ошибся, либо Ренье слеп и не видит очевидного. В обоих случаях вывод один: его задача гораздо сложнее, чем представлялось на первый взгляд. И для того, чтобы выполнить ее — уберечь принца от грозящей ему опасности, — лучше всего, пожалуй, будет просто слушаться дядю Адобекка.
Так Ренье и поступил.
Он прижал куклу к груди, глянул на принца с благодарностью и просто сказал:
— Я буду заботиться о ней.
Талиессин криво махнул рукой.
— А мне-то что? Хоть в печке ее сожгите...
Он повернулся и побежал прочь. Ренье остался стоять посреди садовой дорожки с куклой на руках.
Первым поздравил его Агилон:
— Кажется, у вас появилась подруга. Какой чудный знак внимания со стороны его высочества!
Госелин подхватил:
— Прекрасная награда! А это правда, что вы развлекали ее королевское величество?
— Насколько ей самой было угодно развлечься, — буркнул Ренье.
— А вот мы развлекали принца, — сказал Агилон.
— Кажется, он сидел в библиотеке, — огрызнулся Ренье. — Так что, полагаю, вы развлекали сами себя в первом попавшемся кабаке.
— Не в таком уж и первом попавшемся, — сказал Агилон многозначительно. — Кстати, напрасно вас там не было. И выпивка, и обслуживание — превосходны. Особенно обслуживание. Не знаю уж, где хозяин находит таких податливых...
Ренье показал на куклу:
— Умоляю вас! Не при дамах!
* * *
Ренье устроил куклу в гостиной дядиного дома, и Адобекк, увидев ее, немедленно нахмурился:
— Это еще что такое? Собираешься сделать меня дедушкой? В таком случае, ты не с того края начал. Сперва обзаводятся женщиной, потом — детьми, а уж после всего, особенно если ребенок оказывается писклявой девицей, покупают подобные игрушки. Я думал, в Академии этому учат.
— Чему только не учат в Академии... — вздохнул Ренье. — Впрочем, последовательность и логическая связь событий исследуются лишь на последних курсах, а мы с Эмери закончили только два...
— Полагаю, это не упрек? — Дядя устремил на племянника свирепый взгляд. Он хорошо знал, что молодые люди не закончили курс в силу совершенно внешних обстоятельств и что именно ему, Адобекку, принадлежала идея использовать их двойничество в интересах королевского дома. Но укорять себя за то, что он так властно распорядился их судьбой, Адобекк не позволит.
Ренье пожал плечами.
— Не уверен, что хочу обзаводиться постоянной женщиной и уж тем более — отпрысками... Довольствуюсь пока куклой. Тем более что это подарок.
— От королевы?
— От Талиессина.
Адобекк призадумался.
— Не знаю, что бы это могло означать... — признался он наконец.
— У принца сложный характер, — оправдываясь, сказал Ренье.
Адобекк взорвался:
— Сложный? Не вижу ничего сложного! Обычный юнец с обычными для юнцов переживаниями! И пока он не начнет видеть в тебе друга, мы все будем терпеть его выходки.
— А что изменится, если он увидит во мне... ну, друга? — Ренье немного смущался, произнося такое.
— Многое. — Адобекк пожевал губами. — По крайней мере, он начнет прислушиваться к моим советам.
Всадник оглядывался по сторонам, щурясь с чуть пренебрежительным видом. Открывшаяся с невысокого холма картина представлялась ему довольно убогой: деревенька, как бы утопленная в леске. Да и лесок не из богатых — сплошь низины.
Он не вполне понимал, как ему удастся реквизировать здесь десять подвод с зерном. «Богатая мельница», — сообщили ему. Богатая! Он невольно фыркнул, вспоминая наставления своего командира. Как будто что-то в этой местности может быть по-настоящему богатым!
Эгрей прослужил в армии Ларренса достаточно долго, чтобы понять: здесь возражать не принято. Сказано: привезти для солдат десять подвод зерна — значит, нужно их добыть. Любой ценой. Даже если у здешнего владельца их не окажется. Придется ограбить кого-нибудь из соседей, только и всего.
На груди Эгрея, под плотной стеганой курткой, — предписание о реквизиции, подписанное Ларренсом и снабженное королевской печатью.
Ситуация чрезвычайно серьезна, объяснили солдатам. Давно уже кочевники не предпринимали таких активных действий на границах. Говорят, сейчас у них появился новый вождь, молодой, полный сил и злобы. Даже Ларренс, который, кажется, знает всех крупных вождей пустыни, ничего определенного о нем сказать не может.
Эгрей тронул лошадь. Сперва следует отыскать владельца этих земель и хорошенько потолковать с ним.
Эгрей входил в отряд, который занимался сбором припасов и фуража для небольшой армии Ларренса. С тех пор как в Изиохоне он повстречал Гальена и Аббану, своих бывших сокурсников по Академии, и уговорил их вступить в армию, прошло больше полугода. С некоторых пор они служили в разных частях. Точнее, с тех самых, когда Эгрей был включен в отряд провиантмейстера.
Эгрей, следует заметить, об этой разлуке не слишком горевал: его смешили, а порой и раздражали бывшие однокашники. Для них армейская жизнь: бесконечные переходы, запыленная одежда, долгие тренировки с оружием, пренебрежение ко всему «изящному» (как пренебрежительно назывались между солдатами любые достижения культуры), ощущение принадлежности к определенной касте — все это было чистой романтикой.
Им нравилось чувствовать себя особенными. Не такими, как их былые друзья, которые согласились довольствоваться скучной жизнью на одном месте. Стать управляющими в чьем-нибудь поместье. Выйти замуж за землевладельца или преуспевающего торговца. Подцепить богатенькую дочку и вообще до конца дней своих носу из дому не казать, разве что прогуливаться до ближайшей пивной.
Ну не скука ли?
Гальен с Аббаной откровенно презирали подобный жизненный «идеал». Им нравилось смотреть, как чужая оседлость минует их, как остаются позади люди, погруженные в повседневность и заботы.
Жизнь солдата представала перед ними сплошным праздником.
Эгрей смотрел на вещи гораздо более трезво. Ни мгновения он не поддавался восторгам. Просто — другая работа, вот и все. Странствия и опасности воспринимались им не как возможность окунуться в мир приключений, в мир, где необязательны моральные нормы и где тебя всегда ждут неожиданности, взлеты и падения. Вовсе нет.