Книга Зиэль - О'Санчес

Одним словом, когда я примчался туда, в западные пределы, стояла ночь. А ребенка, из памяти которого я бы мог понять нечто… ребенка уже не было в колыбели.

Богиня Луны Тара утаила его от меня, выкрав из родительского дома. Почему она так сделала? Потому ли, что покровительствовала ему с рождения, или эта… старая карга ее послала, мне назло?

Светило — это просто светило, беспредельно могучее, но равнодушное и далекое. Земля — это просто земля, обиталище всего земного. И я… Гм… человек, просто человек.

Нашел я мальчишку не скоро, через несколько лет, выведал у него из разума прошлые сведения и, в свою очередь, выкрал его у богини Луны… Для забавы, конечно, но и… на всякий случай. Как знать — когда он вырастет, вполне возможно, что его магическая сущность, ужаленная мимолетным соприкосновением с тем зернышком-семечком, подскажет мне полезное… Я опомнился и снова не хочу знать — куда оно делось! Но будет не лишним держать под рукой след, который может привести меня… Я освободился от приступа вожделения к небесному знаку сему и не собираюсь идти по следу, буде он обнаружится, но…

Все что я мог вычерпать из младенческой памяти, не порушив рассудка маленького Докари, я вычерпал, а чтобы Тара его не нашла — окутал собственной защитой и спрятал в самом глухом захолустье империи, в трактире у пустынной дороги, на берегу теплого северного моря… А потом я забрал его оттуда, вовремя подоспев, отобрал у мерзких демонов нафов, служителей безобразной богини подземных вод Уманы. Умана обозначает себя также и повелительницей подземелий — на каком основании спрашивается? Но никто из бессмертных с нею не спорит по этому поводу — кому нужны дурацкие полости в земле, где только мрак и скука чувствуют себя как дома? Она меня не любит и боится. И правильно делает, потому что богиня Умана, тварь бородавчатая, неприятна мне больше всех остальных богов и богинь, уж я не упускаю случая привести ее в досаду.

Да, подоспел я вовремя и нисколько не удивился чуду сему, ибо следил за всеми предпосылками к оному… Этот мальчишка мне понравился, как может нравиться человек человеку: умный, бойкий, наделенный от рождения большими способностями к магии… Доверчивый и честный — а я очень люблю в общении именно доверчивых и честных, сам стараюсь быть таким среди людей… Мир жесток для людей, зверей и растений, он холоднее и глубже любого омута, бросишь в него щенка наобум — погибнет, поэтому пришлось мне повозиться, чтобы пристроить его понадежнее. Хорошо, что вспомнил об одном моем приятеле, отшельнике Снеге, некогда прославленнейшем рыцаре империи… И получилось, и прикипели они один к другому! Вот где родственные-то души радость обрели! Задудели, понимаешь, в одну дуду — старый и малый! Я бы тоже мог стать для Лина-Докари образцом всех воинских и рыцарских доблестей и совершенств, но Снегу удалось это безо всякой магии и волшбы, только за счет разума и сердца! Я же говорю — незаурядный человек отшельник Снег. Еще бы — я тюфтяев и рохлей в приятели не беру. Помню, даже великий фехтовальщик Зиэль — то есть, я сам, непревзойденный я! — украдкой перенимал у него кое-какие приемчики по обращению с мечом и кинжалом. За что он меня так не любит?

Не доверяет — это разумно, ибо он рыцарь и воин, который никому не должен доверять. Опасается меня, боится — это естественно, ибо даже самый доблестный рыцарь, будучи безоружным, убоится тургуна или медведя, столкнувшись нос к носу с любым из них, а против меня — любой человек безоружен, бессилен и наг… И демон тоже. Но страх отваге не помеха: Снег даже и передо мною никогда не отступал, не гнулся… Один раз только принял он помощь от меня, дал слабину — и за это всю оставшуюся жизнь ненавидеть? Мне ведь ничего от него не нужно, ни служения, ни верности… Отчего бы нам просто не дружить, Снег, пока ты жив, без обязательств и присяг, без опасений, без камней за пазухой?… — Не верит мне. Ну… это он правильно делает, иначе какой из него рыцарь и воитель? "…тако же помни, новик, рыцарский венец принимая: дал слово — держи его до смерти, иным же словесам, рыцарских опричь, не внемли на полный разум!" А мальчишка вырос, обрел украденную у него семью и стал аристократом, младшим сыном в древнейшем княжеском роде, придворным и любимчиком покойного государя… Посланец государя! Высокая честь, причем, сия служба гораздо ближе к воинской, нежели к придворной: ум у государей непоседлив, по всей империи посланцев своих гоняют, как демонов болезни, знай скачи да дерись по дороге!.. Я за эти годы не раз Лина встречал, то там, то сям, сам будучи под разными личинами, но близко не подходил, не объявлялся ему, не хочу покамест… Зато с удивлением обнаруживал, как прорастают повсеместно семена от древа разума его, сиречь мысли и придумки… Сколько себя помню в имперском мире — люди подметали вениками: надрал пучок веток, один край пучка связал, для удобного держания, в ствольный хват под метущую руку, а растопорщенным его краем — по полу вози, пыль да объедки сметай. И что удумал наш со Снегом воспитанник? Посадил веник на кол — получилась метла! Взял палку в две ладони — мети, не нагибаясь, обеими руками! Быстрее, удобнее… Это мне Снег про него рассказал и подтверждаю сие словом опытного путешественника: прижились метлы в империи! Я бы и не хуже мог чего-нибудь такого придумать — но мне зачем, если я одним щелчком пальцев могу разрешить любой бытовой вопрос? И без щелчка сумею. Могущество развращает умственные способности человеческие, если обладающий им вовремя не найдет себе досаду по росту, а всемогущество губительно действует даже на разум богов, на их гибкость рассудка, поэтому-то я изо всех сил стараюсь не выходить за пределы человеческого естества. Мне так забавнее жить на свете. Скука — единственный в подлунном мире демон, которого даже я… не боюсь, конечно же, но опасаюсь, избегаю. Вот те на! Воспоминания о маленьком безродном мальчике Лине, который теперь его сиятельство князь Докари, закончились, а до рассвета еще не близко. Мне-то нетрудно и ночью бродяжничать по горам, по долам, но пусть уж Горошек мой вволю поспит, лошадиным снам порадуется.

И все-таки утро наступило — его даже и осень с зимою не уговорят в зимнюю спячку залечь. Сначала звезды словно бы засуетились, стали перемигиваться чуть иначе, потом примчались по низу тучи и застлали собою все небо… О! Мрак-то — уже и не вполне мрак, если тучи и небо теперь отличимы по цвету меж собою… И потеплело слегка. И вот оно явилось: ленивое, скучное, хнычущее мелким частым дождем… Это вместо зари и рассвета! Заругался я вслух, несправедливыми по отношению к природе, нехорошими словами, но сам себя опровергать не стал, и вместо спасительных заклинаний добыл из сумки накидку очень тонкой кожи, с наголовником. Возложил я на себя накидку и замер, прислушиваясь к дробному перестуку дождя и к битве, что развернулась на просторах моего досужего разума: ну, кто кого обдурит на сей раз!? Начали!

— С одной стороны, животное Горошек — точно такая же часть моего бытия, как мои непромокающие сапоги из нафьей кожи, или сумки с овсом у седла, стало быть, пусть коняга безо всякой моей магии принимает дождь, как до этого принимал холодную ночь и солнечный день.

— А с другой стороны — люди-то на моем месте вполне могли приколдовать животному защиту от дождя! Не все, разумеется, но умельцы, вроде Снега, или покойного людоеда Тузовара Лу. Стало быть, и я могу себе позволить!