Книга Иван-царевич и С. Волк. Жар-птица - Светлана Багдерина

— С удовольствием. Только мне вода в рот попадает, и дыхание сбивается в таком положении. Может, меня можно вертикально держать? Ну или хотя бы под углом в шестьдесят градусов? А?..

— Умник нашелся, — неласково высказала свое мнение Русана, но из воды его вынесла и с размаху, как тряпичную куклу, усадила на берег. Непроизвольно у Ивана вырвалось порочащее звание лукоморского витязя «Ой!». Потянувшаяся к пострадавшему месту царственная рука тут же была перехвачена русалочьей. Та же участь постигла и неподвижную другую руку.

— Ну что, устроился? Пой дальше, и не вздумай сбежать, — потребовала Русана.

— … — Иванушка открыл рот, и вдруг с ужасом понял, что не помнит больше ни одной песни про воду. А попробовать и спеть что-нибудь другое у него не хватало духа. Если им нравилось слушать про воду, это не значило, что при первых же словах про что-нибудь другое он через секунду не окажется снова в реке, и на этот раз навсегда.

— Ну?

— Спой, рыбка!

И Иван запел.

— Море, лукоморское мо-о-оре…

К счастью, пока он пел, изо всех сил надеясь, что русалки не обратят слишком пристального внимание на наличие в лукоморскос море колосьев и прочих предметов, порядочному морю не приличествующих, ему вспомнилась еще несколько песен про разнообразные реки, пруды, заводи и протоки. Но когда после слов «Здравствуй, лукоморское море, я твой тонкий колосок» царевич сразу же начал «Тихие пруды…», Милана несколько смущенно перебила его:

— Да что ты все о воде, да о воде…

— ?

— А про любовь знаешь?..

— Рано тебе еще такие песни слушать, — сурово, но как-то не очень убедительно возразила старшая русалка.

— Ну, Русаночка, ну пусть споет.

— Ну, пусть, — неожиданно легко дала уговорить себя та.

Про любовь Иван знал. Окна дворцовой библиотеки выходили на лужайку, где по вечерам летом в хорошую погоду собирались на гулянки столичные девки да парни. И поскольку голосистыми певцами Лукоморье славилось исстари, а читать младший наследник престола любил больше всего на свете, то репертуар передовой части городской молодежи накрепко впечатался в его память вместе с текстами древних историков и географов, хоть и помимо его воли.

— Раз-лу-у-ка ты-ы раз-лу-ка… — проникновенно выдохнул Ванюша. К концу песни Милана рыдала в голос, а со стороны Русаны неясно доносились крайне подозрительные всхлипы. Не желая портить произведенный эффект, он сразу же с надрывом выдал про догорающую лучинушку, затем про три счастливых дня, и завершил второе отделение любовью, похожею на сон.

Если бы действие этой истории происходило несколькими сотнями лет позже, то этот момент положил бы начало фан-клубу Иванушки. Его бы носили на руках, тискали в объятиях (что, впрочем, уже было) и разрывали на части экзальтированные девчонки неопределенного возраста (что еще может случиться).

Но дело было здесь и сейчас, и поэтому благодарные слушательницы одной рукой вытирали слезы, а другой надежно держали его за запястья, что несколько угнетало царевича. «Но, с другой стороны, хоть пока не топят,» — попробовал успокоить себя он.

— Дальше! Еще! — стала требовать просморкавшаяся публика, и Иван завел следующую. Голос его начал слегка дрожать. «Так меня надолго не хватит,» — обеспокоено подумал он.

Хватило его на дольше, чем он ожидал. Иногда просто диву даешься, на что тебя может хватить, если альтернативой является фаршировка червяками.

Рассвет подкрался исподволь, пока Ванюша дребезжащим шепотом выводил душераздирающие подробности очередных любовных страданий.

Дослушав до конца, Русана деловито, как ни в чем ни бывало, поднялась на ноги, рывком привела в вертикальное положение Ивана и, не выпуская его руки, сухо скомандовала:

— Милана, собирай вещи, пошли домой.

Сердце царевича и его желудок столкнулись на полпути.

Младшая русалка отошла в сторону на несколько шагов и, судя по всему, начала что-то искать среди травы в тумане. Спустя минуту откуда-то слева донесся ее ворчливый голос:

— Русана, где моя шаль? Ты ее последняя носила. Куда ты ее дела?

— Повесила на куст.

— На какой куст?

— На единственный, Милана. Давай быстрей, еще с ужином столько возни, и ты тут копаешься.

— На какой единственный? Ее тут нет. Я его уже семь раз кругом обошла. Вспомни получше.

— Не надо на меня дуться, я все равно не позволю тебе его оставить, а твою глупую шаль я сейчас найду, и так тебя отругаю!..

В порыве раздражения русалка оттолкнула Ивана и метнулась на голос.

Надо отдать должное Ванюше, он понял, что свободен, и что пришел его единственный Шанс только через несколько минут, когда его затекшие, взывающие о милосердии ноги уже отнесли его от проклятого места настолько, что дьявольские визги, уханья и вопли, от которых кровь стыла в жилах, были еле слышны. Пронеся хозяина еще несколько саженей, взбунтовавшиеся ноги, которым, похоже, и дела не было до остальных частей тела, уже собирались отказать, как вдруг царевичу показалось, что один из жутких выкриков прозвучал ближе других.

Иван никогда на подозревал, что усталое, голодное, невыспавшееся, запуганное до смерти человеческое существо с затекшими до потери чувствительности ногами может мчаться с такой скоростью, перепрыгивая при этом через бурелом не хуже породистой скаковой лошади. Деревья по сторонам слились в один бесконечный забор, а воздух свистел в ушах, заглушая треск ломающихся веток.

Но, в конце концов, физиология взяла свое.

Когда наконец полностью рассвело и его нашел Сергий, Иванушка мог реагировать на все внешние раздражители только слабыми вскриками, в которых, заботливо прислушавшись, его друг смог угадать что-то похожее на «Спасайся, они уже близко.»

После того, как Иван, уже в лагере, оккультными стараниями изумленной Ярославны постепенно пришел в себя, первым делом он рассказал о страшной опасности, угрожавшей ему этой ночью, и как счастливо он избег (из-бежал, точнее) ужасной участи. И, в процессе пересказа, он, со все возрастающей ясностью, начал понимать, что это был его ПЕРВЫЙ ПОДВИГ. Королевич Елисей отдыхает. На авансцену выходит Иван Непобедимый. Иван Великолепный. Иван Завоеватель. Иван Покоритель Русалок.

Уф! Иван задохнулся от переполнявшей его гордости и заканчивал рассказ о победоносном бегстве с высоко поднятой головой и глупой ухмылкой от уха до уха.

По окончании повествования царевич сделал театральную паузу, и счастливая улыбка достигла своего апогея.

Наступившую тишину нарушила Ярославна.

— Иван-царевич, ты — молодец. Ты вел себя мужественно, сохраняя присутствие духа…

Иван почувствовал, что еще одна похвала, и он просто лопнет — раздуваться дальше ему просто было уже некуда. Но Ярославна еще не закончила: