Книга Время ацтеков - Владимир Лорченков

Настоящий календарь ацтеков весил 24 тонны. Больше дома, на стене которого висит его бумажная копия.

Разумеется, это копия не основного календаря – а их известно более ста, – а одной из его вариаций. В центре я вижу оскаленное и разукрашенное лицо. Если бы я не знал, что такая татуировка свойственна сословию воинов, то решил бы, что это жертвенная голова. Нет. Итак, голова воина. Над ним три сосуда с ритуальными сельскохозяйственными культурами. Маис, табак, перец. Они поставлены на голову, а сам диск вокруг нее поделен на 18 частей – месяцы, автоматически отмечаю я, – каждый из которых украшен соответствующим знаком. Месяцы поделены на четыре сезона. Вся фишка календаря в том, что он символизирует не только год. Но еще и вечность. Которая, как верили ацтеки, вполне себе законченная хреновина. Почувствовав запах табака, я вздрагиваю и коротко ору. После чего успокаиваюсь: что ж делать, это я закурил. Впервые за год, что ли. Сигарету из запасов Оли.

Четыре времени было, есть и будет на свете, считали ацтеки. Три периода уже прошли. Остался четвертый.

На всякий случай прихватив нож, я осматриваю всю квартиру. Нет, пусто.

Безусловно, Оля была знакома с кем-то, кто знал о моем существовании. Я снимаю календарь со стены и на обратной стороне, даже не удивившись, вижу свою фотографию. Кажется, я сам подарил ее Ольге. На ней я красив, молод и гляжу в сторону чуть задумчиво: на мне хороший костюм, это я защитил кандидатскую. Я знаю, что хорош, и потому выгляжу отлично.

На обратной стороне моей фотографии, спрятанной на обратной стороне календаря ацтеков, есть надпись.

«Приносящий себя в жертву дарит тепло Солнцу».

Меня охватывает озноб.

Чем страшнее, тем интереснее.

На всякий случай я бросаю пить антидепрессанты – жить становится совсем грустно и страшно, но по крайней мере я жив – и стараюсь пить меньше спиртного. Легавый предлагает мне достать пистолет, но я одержим бесом подозрительности, паники и страха – ацтеки зовут его Тескатлипока, – и мне кажется, что он хочет меня подставить. Я отказываюсь и сам с трудом достаю себе совершенно чистый ствол, который прячу в квартире тайком от Жени. Странно, но ее я не подозреваю. Хотя мысли о том, что это она, тоже приходили мне в голову. Но я следил за ней, и вроде как (я не могу быть уверенным ни в ком, даже в себе) она не при делах.

Еще я сходил к врачу, который под гипнозом выведывал у меня, не был ли я участником убийства. Старый знакомый. Мы вроде как сошлись на том, что если да, я участник, то он пойдет в ментовку не сразу, а даст мне трое суток, чтобы смыться. К счастью, он сказал – нет, ничего такого не видно в твоей башке, малыш. Ты просто устал, задерган, и тебе нужно отдохнуть. Мое личное мнение.

Тем не менее я не доверяю и ему, поэтому у меня под рубашкой припрятан диктофон, который я включаю перед тем, как зайти в кабинет. Мало ли, вдруг этот славный мудак – чью жену я, кстати, потрахивал тайком от него (уверен, он ничего не знает) пару месяцев – решит меня пожалеть? Но нет. Все чисто. Вечером, слушая пленку, я убеждаюсь, что и правда ничего такого не делал. Ну, разве что отношусь к одному проценту злодеев, которые умеют закосить под пушистых ангелов, мать их, даже под гипнозом.

Запись даже смешная. Очень.

Я узнаю много забавных подробностей, касающихся моего детства, которые я то ли специально вытеснил, то ли просто забыл. О некоторых из них доктор мне даже рассказал и дал исчерпывающие объяснения по поводу каждой. Я вспоминаю их и его объяснения, направляясь к его дому, чтобы еще раз трахнуть его жену: предварительно убедившись, что в коридоре полно пациентов по записи. Удивительно, но о его жене я умолчал.

Выясняется, что я:

а) выбросил с десятого этажа кошку, предварительно сжав ее в руках и почувствовав тепло этого маленького тела, кошка умерла не сразу, а лежала внизу в луже жидкости, но выяснить, кровь это или моча, я так и не решился;

* (Многим детям свойственен этот спонтанный импульс – жажда причинить боль, поломать, увидеть, что внутри игрушки, это не значит, что они безнадежны, объясняет мне милый доктор.)

** (Я звоню в дверь украдкой, стараясь не глядеть в глазки соседских дверей, не потому, что боюсь – как раз если не боишься, никогда не прогоришь, и она открывает мне, в коротком прозрачном платьице и с косичками, но это не выглядит по-дурацки, о нет.)

б) хотел трахнуть свою двоюродную тетку и почти осуществил намерение, да только в последний момент она передумала, ей было девятнадцать, мне одиннадцать. Мы ограничились петтингом;

* (Тут проблема не в тебе, объясняет мне доктор, а в ней, потому что для ребенка такого возраста нормально хотеть полового акта, особенно для рано созревшего мальчика, другой вопрос, какого хрена ты так рано созрел, мон ами, но это мы обсудим позже, не стесняйся, я же, ха-ха, твой доктор.)

** (Я захожу, и у меня, как всегда, учащается сердцебиение, так всегда, скольких бы ты ни трахал, кого бы ты ни трахал, какой бы раз ты ни трахал, все равно ты волнуешься, и что-то сжимает твое горло, что-то властное и молящее, словно рука двоюродной тетки на губах. Она задирает платьице, садится на корточки, и я вижу ее великолепие в зеркале. Она выгибает спину и говорит «мур». Я говорю «мяу».)

в) ненавидел реальность и представлял, что в небе живут маленькие человечки с сандалиями на ногах, таких я увидел на пенале и постарался забыть об этом на всю жизнь;

* (Это вообще ерунда, смеется он, вера в сверхъестественных существ, да ты просто маленький язычник, со временем это проходит, и место папы, мамы, человечков с сандалиями на ногах занимает старый добрый христианский Бог, ну, или, учитывая некоторые аспекты твоего происхождения, Иегова, а, старина? – подмигивает мне доктор.)

** (Я говорю «мяу», она говорит «мур» и снова садится на корточки, мой рогоносец будет занят еще часа три, улыбается она. Тссс, говорю я, ибо рогоносцы, они как силы, их нужно умасливать даже в их отсутствие. Она задирает платье – если это можно назвать платьем – до самого живота, она ласкает себя. На ней розовые туфли. Я отгоняю от себя мысли о том, что именно таких не хватало Свете в ее последний вечер, пани доктор от наслаждения охает и едва не падает. Слава богу, на ее пути стою я, и она ухватывается за мои бедра. Ммм, шепчет она, и мои одежды раскрываются, я закрываю глаза.)

г) стремился к смерти с поражавшим окружающих постоянством;

* (Причем, старина, с воодушевлением говорит доктор, ты делал все это великолепно, замаскировавшись просто-таки идеально! случаи, когда ты едва не погибал, были настолько естественными, что комар носа не подточит, уверяю тебя. Ну, еще бы! хрен заподозришь, старина, пятилетнего мальчика в стремлении к суициду, если он всего лишь прыгнул в бассейн, хотя еще толком не научился плавать, а потом сказал, что ему будто бы показалось, что он вот-вот поплывет, а? хрен поймешь, что ребенок хочет убить себя, если он всего лишь – ох уж это всего лишь, да? – ехал на велосипеде, да и заехал в строящийся дом, и покатался по четвертому этажу без стен, и чуть не сорвался. Ты был великий актер, старина, как все дети, впрочем, да и, ха-ха, доктора.)