Книга Время ацтеков - Владимир Лорченков

Теперь не узнать.

– Я любил ее, она была первая и последняя женщина моей жизни, – говорит он.

– Да вы садитесь поближе к огню, – задумчив он.

– В детстве я садился как можно ближе, – улыбается он, – и произносил присказку, которая, как уверял меня отец, спасает от дыма.

– Дым, дым, я масла не ем, – говорит он, раскачиваясь.

– Я похож на шамана? – спрашивает он с улыбкой.

– Преимущество мужлана, который ничего в жизни не умеет, кроме как убивать да выживать на войне, состоит в том, что он может развести костер за две минуты, – усмехается он.

– В чем вы и убедились, обитатели Рая, – мрачнеет он.

– Ближе к огню и грейтесь, – говорит он.

Мы с Женей подтягиваемся к огню. В этом полузаброшенном кишиневском парке туманно – уже октябрь, но еще тепло – и безлюдно. Мы сидим вокруг костра, на костре решетка, на решетке мясо, над мясом дым, уходящий в небо, над небом, очевидно, черная дыра космоса, но нам она не видна, о нет. Я сажусь ближе к Жене и сжимаю ее руку.

– Ты обошелся со мной плохо, – говорит он, – но я не держу на тебя зла.

– Ты так устроен, что так обращаешься с женщинами, – говорит он.

– Таким был и мой отец, – нехотя признается он.

– Я же уважаю женщин, – говорит он.

– А я их люблю, – парирую я.

– Наверное, – кивает он.

– Послушай, – начинаю я, – ответь мне на один очень важный для меня вопрос… Только без обид…

– Валяй, – спокоен он.

Я тоже спокоен. После происшествия с Олей – все было совершенно чисто, мне даже от бессилия плакать хотелось – страх не покидал меня. Он сидел где-то на моем левом плече, и, когда я совсем уж забывал о нем, пощипывал меня за мочку уха. Но сейчас я был спокоен. Как ни странно, из-за легавого. Я изучил его послужной список – пользуясь кое-какими связями с МВД, – он впечатлил меня. Легавый и правда умел убивать. Поэтому мы с Женей могли не бояться. Если нам стоило кого-то бояться. Ольга погибла случайно, а Свету довел какой-то псих – что с тобой, что мы о нем не знали? Судя по всему, покойница обслуживала даже не два лотка.

– Ты говоришь, что любил ее, – обдумываю я слова.

– Да, – бесстрастно соглашается он.

– Но сам трахался направо и налево, – продолжаю я.

– Поимел всех ее подружек, – говорю я.

– Продолжать не стоит, – мягко говорит он, – я слышал запись вашего разговора.

– Ну да, – говорю я. – Так как же это сочетается с тем, что ты, как сам уверяешь, ее любил?

– Видишь ли, – говорит он, глядя в огонь и переворачивая мясо на решетке, – таких вещей не обсуждают при даме, но Евгения внушает мне полное доверие, и я смею надеяться, что могу считать себя ее другом…

– Валяй, – киваю я.

– Трудно признаться, – улыбается он, – но я попробую.

Легавый молчит пару минут, а потом быстро рассказывает все. Всего понемногу, как в хорошем китайском ресторане. Чуть того, чуть другого, чашечка этого, пара специй, и вот ты уже сыт.

Рассказывает об отце – бабнике, о матери, вырастившей рыцаря без страха и упрека, о кодексе чести юного джентльмена и о двух месяцах бойни в Дубоссарах. О вонючей яме, в которой лежал уже молодой, а не юный джентльмен, о том, как каждый день кого-то из тех, кто лежал рядом с ним, выбивало как бутылку в дешевом тире. О бессилии, охватившем сильных. О гордости и предубеждении, но это я, кажется, преувеличиваю. О жажде и стремлении этого роскошного тела – Света, он и впрямь любил тебя – и о редких случаях, когда это удавалось. Не то чтобы он совсем был не мужчина, кое-что иногда получалось, но не больше, и виной всему страх, который поселился у него в мозжечке со времен войны, потому что до нее он был парень ого-го. И трахал Светлану что надо, да вот какая незадача – слишком мало времени прошло с тех пор, как он присунул однокласснице сестренки, и войной, с которой он вернулся к этой однокласснице не мужчиной, но осколком. О презервативах, которые ты ищешь в мусорном ведре тайком от жены. О ее свиданиях с теми, кто ее трахает и трахает хорошо, в отличие от тебя, – о свиданиях, о которых ты догадываешься уже даже не по звонку или сообщению, а по ее задумчивому взгляду налево вверх. Ведь именно туда смотрит женщина, думающая о предстоящем соитии, учили их на курсах прикладной психологии в полицейской академии.

На нас падают листья, но мы даже не отмахиваемся от них, как отмахнулась когда-то от нелюбимого мужа женщина, прострелившая мне руки.

Помимо этого, легавый рассказал несколько интересных историй о том, как выживает муниципальный полицейский в районах, населенных люмпенами и быдлом, – о том, что на Старой Ботанике можно крышевать торговцев дурью, те продают прямо из окошечек на входной двери. А на Рышкановке – трясти производителей нелегального спиртного. О безграничной власти легавого над микрорайоном люмпенов. О том, что любую кошелку – он так и выразился – можно прижать за все, за что только можно прижать, и она сделает все, что ты пожелаешь. Особенно, если ты царь и бог района. И что любая телка, мужа которой ты можешь отправить в тюрьму лет на двадцать и оставить ее без денег на жизнь, а) отсосет тебе, б) расскажет, какой ты крутой мужик, если, конечно, ты сам пожелаешь, чтобы она об этом рассказала, причем твоей жене.

– А если это единственная возможность доказать жене, что ты мужчина, – завершает он, – то ты ей воспользуешься, воспользуешься, видит бог.

Женя улыбается и встает. У меня перехватывает в груди. Она говорит:

– Бог не видит.

Наклоняется к огню, и у меня перехватывает везде. Она добавляет:

– Бог чувствует.

– Надо быть как он, – говорит она.

– Чувствовать, а не смотреть, – объясняет она.

– И все будет хорошо, – обещает она.

Подходит к легавому и гладит его по голове. Я бы расстроился, если бы при этом она не облизала губы, глядя мне в глаза. Что же.

Будем чувствовать.

По пути из университета – я беру паузу и отправляюсь в академический отпуск – я снова захожу к Оле. Думаю о Жене и о том, что, кажется, влюбляюсь. Но вот незадача! Это не чревато ничем: Женя не ревнива, она не мучает меня, и я думаю о том, чтобы мы были вместе, пока нас не разлучит смерть.

Странно, но в квартире до сих пор пусто. Видимо, родственников у нее и правда не было, хоть я и думал, что она меня обманывает. Что же. Квартиру я оформлю на себя, а потом загоню. Мне деньги нужнее, не так ли? Я наконец позволяю себе оглядеться. И с самого начала у нас плохие новости. Нет, в квартире никого, насколько я могу судить, не было. Но…

На стене в спальне Оли висит календарь ацтеков.

Само собой, не настоящий календарь – каменный круг с высеченными на нем фигурами, знаками и символами, – а репродукция. Причем довольно большая. Я на всякий случай запоминаю, что надо бы узнать, где в городе продают такие довольно редкие для нас изображения. Мне-то казалось, что ацтеки – прерогатива бездельников и дармоедов типа меня или искусствоведов Академии наук. Да и то не нашей.