Книга Королева сыска - Галия Мавлютова

Опять журналисты выстраивают ряды из убиенных депутатов.

Ее агент, верно, думает, из-за Новоселова встреча. А вот и нет. Гюрза встала, подошла к стойке, попросила сварить еще кофе и принести. Не хватало только добавить: «Я у вас долго тут сидеть буду».

Люди думают, оперативная работа — это одна большая захватывающая погоня. На самом деле — одно большое ожидание. Ждешь часами в засадах преступников, ждешь результатов экспертиз, ответов на запросы, ждешь, когда гражданин перестает запираться и начнет давать показания. Ждешь зарплату и очередное звание, ждешь, когда сыск станет корпорацией идеалистов, для которых истина и справедливость превыше всего. Ждешь вот агента, который должен прийти в четыре, а сейчас уже пять минут пятого.

Ее человек появился на десять минут позже обговоренного времени. Девушка по имени Мила сделала два шага от входной двери остановилась, давая глазам освоиться после уличного света в полумраке кафе. Потом принялась озираться, близоруко щурясь. Гюзель помахала рукой. Мила заулыбалась и направилась к ее столику.

Вот она пересекает кафе. Гюрза, опершись щекой о ладонь с зажатой между пальцами дымящейся сигаретой, смотрит на нее. Идет женщина, на вид лет двадцати пяти (Юмашева знает точную цифру — двадцать семь). Что о Миле могут подумать те, кто провожает ее сейчас взглядом? Наверное, что девушка вышла из офиса, покинула компьютеры, шефа и секретарские обязанности. По выбранному стилю Мила как раз подходит под такой образ: одета неброско, практично, но любой женщине сразу ясно, что все куплено в дорогих магазинах; неяркий макияж, но чувствуется ухоженность, из украшений только серебро на руках.

За девушкой тянется аромат «Chanel Allure» (что говорит не только о деньгах, но и о вкусе).

Гюзель стряхнула пепел в глубокую стеклянную пепельницу, И кто, интересно, из глядящих на Милу догадается, что перед ним представительница древнейшей профессии, проститутка, шлюха, или — Гюрза усмехнулась, вспомнив недавно где-то вычитанное обозначение таких женщин, бытовавшее в девятнадцатом веке, — «мирская табакерка». Ну кто мог догадаться? Разве тот, кто, как и она, не один год профессионально имеет с ними дело. А она, майор милиции Юмашева, распознает теперь ЖЛП (ходила такая аббревиатура в перестроечные годы по милицейским документам и расшифровывалась как «женщина легкого поведения») под любой одеждой, в любой толпе. По множеству мелких примет, по взгляду, по… всего и не перечислишь. А непрофессионалы не поймут. Конечно, помогала ей и интуиция — как оперская, так и женская…

— Привет.

— Привет, как дела?

— Нормально. А у вас?

— Идут. — Вот так вот. Никаких тебе «славянских шкафов», никаких журналов «Огонек» под мышкой.

Просто и обыденно, встретились две женщины.

Кто скажет, что не две подруги? Кто заподозрит у этой встречи второй план?

Мила бросила сумочку на стул. Сняла пальто, повесила на вешалку рядом со столиком.

— Пойду возьму себе что-нибудь. Коньяку не хотите?

— Нет, я с кофе посижу. Денег хватит на коньяк? А то могу ссудить.

— Спасибо, тьфу-тьфу-тьфу, пока при деньгах.

Мила направилась к стойке.

Гюрза познакомилась с Милой так же, как знакомилась и с другими женщинами ее ремесла, — в результате задержания. Случилось это полтора года назад.

Рутинная работа, плановое мероприятие… Два опера, ее подчиненные, выступили в роли клиентов, вызвали двух девочек по одному из газетных телефонов, где «симпатичные девушки помогут расслабиться состоятельным джентльменам». Выбранное «агентство», судя по рекламной площади в газете и расценкам на девочек, сообщенным по контактному телефону, было не из бедных, не из только поднимающихся. Значит, большой штат девочек, хорошая «крыша», клиенты посолиднее.

И значит, никакого урона они «агентству» не на-. несут. Впрочем, никому, по большому счету, Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности урона не наносило. Ну, будет составлен протокол, взыскан штраф, и после беседы всех отпустят. Из тех сотен, а то и тысяч девочек, что попадали в милицейские силки, после задержания и задушевной беседы с опером, может быть, одна-две бросали ремесло. Остальные, понеся незначительный материальный ущерб и никакого морального, возвращались к «работе». Все заканчивалось протокольными процедурами, освобождением и еще одной галочкой в плане оперативных мероприятий текущего месяца. Как говорил незабвенный Зиновий Гердт в «Месте встречи…»: «Преступность у нас победят не карательные органы, а естественный ход самой жизни». Уж с проституцией точно карательным органам не совладать…

Так что «посадка» максимального количества девиц облегченного поведения целью оперов не являлась: как желающих влиться в трудовые ряды проституток, так и вакантных мест было предостаточно — древнейшая профессия, сами понимаете… (Другое дело, что многие из задержанных гетер становились осведомительницами сыщиков, «барабанами», и очень часто помогали органам раскрыть — а то и предотвратить — массу преступных, как принято выражаться, деяний.) Зато если девочек раскрутить на показания против их сутенеров (каковых они защищают со всем пылом и даже любят кормильцев), то это чистая победа: сутенер без разговоров отправляется на пятилетнюю отсидку с конфискацией по двести сорок первой УК, и ни один адвокат его не вытащит. Конечно, освободившееся место тут же займет другая фирма с каким-нибудь завлекательным именем типа «Мирабелла», но это уже второй вопрос. Придет время — прикроют и ее, и следующую. И так, в общем-то, до бесконечности.

Так вот, Милу задержали. Вместе с еще одной девицей, коллегой по ремеслу, вместе с сутенером, привезшим девочек и получившим за них деньги, вместе с шофером, которому уж вообще ничего не вменить. Задержанных доставили в отдел. Как всегда, со жрицами любви беседовала Юмашева.

Мила сидела нога на ногу, с отрешенностью во взгляде отвечала на протокольные вопросы. Попытки разговорить Милу не удавались, а Гюрзе хотелось разговорить. И чем дальше, тем больше крепло у нее убеждение, что это необходимо сделать, необходимо «достучаться» до девушки, вызвать на откровенность. Зачем?

Юмашева почувствовала в сидящей напротив женщине надлом. Словно душа той, как ветка дерева, сломана бесповоротно, без возможностей срастись, обрести утраченную цельность, держится на последнем лоскутке. Почувствовала, потому что и сама много повидала, и — главное — у нее не пропало желание заглянуть человеку в глаза, влезть в душу. Понять. Кстати, если пропадет желание копаться в чужих душах, умах и белье, то, считай, ты кончился как опер. Потребность все для себя выяснить, раскопать, разузнать (пускай это сегодня и не нужно, и неизвестно, пригодится в дальнейшем или нет) — вот что отличает настоящего опера, «мента по жизни», от человека случайного. У самой Юмашевой после двенадцати лет работы в органах эта потребность приняла уже гипертрофированную форму. Даже проводя отпуска в санаториях, даже на расслабляющих теплых морях она не могла успокоиться до тех пор, пока про всех не узнает: кто с кем романы крутит, кто с кем дружит, кто лидер в этой и той компании, у кого что на уме. Сыщик — это образ жизни. Образ мыслей.