Книга Сказки - Константин Яковлевич Лагунов

болтался Боб Бобыч, затрещал. Боб изо всех сил качнулся, кувырком перелетел через забор и ну улепётывать.

С тех пор он не бывал в особняке Тыквы. Да ещё пришлось ему заводить новые портфель и трость.

А Тыква по-прежнему выращивала у себя в саду и на огороде леденцы, монпансье, лимонные дольки и другие сладости.

Каждое утро Тыква собирала поспевшие сладости в корзины. Жан Баклажан относил корзины в тележку и вёз их на базар.

Тыква проверяла замки на дверях дома, подвала, сарая, погреба… Да разве перечислишь все замки во владениях Тыквы! Там всё запиралось.

Затем она привязывала к поясу связку ключей и вслед за Жаном Баклажаном шла на базар продавать сладости.

Огромный рот Тыквы растягивался в улыбке, и она пела:

Мой Скорпион, не подпускай

К воротам никого.

Прохожего клешнёй хватай

И жаль скорей его.

Охо-хо-хо-хо!

Охо-хо-хо-хо!

Скорее жаль его!

Я всем умею торговать —

Могу продать Луну,

Смогу любого обсчитать,

Любого обману.

Охо-хо-хо-хо!

Охо-хо-хо-хо!

Любого обману!

Сама себя поймала

Седоголовый учитель Одуванчик одиноко сидел на скамеечке возле школы. Он был стар и потому любил погреться на солнышке. Разморённый ласковым солнечным теплом, старый Одуванчик закрыл глаза и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, тихонько напевал:

Стар я стал,

Стар и сед.

Повидал

Много бед.

Много горя

Пережил,

Будто море

Переплыл!..

Только сроду

Не хандрил.

В непогоду

Не хандрил.

От невзгоды

Не хандрил

И не буду…

Одуванчик допел песню; его белая голова бессильно поникла, и он уснул.

— Тише, — шёпотом предостерегали друг друга прохожие, — наш учитель спит.

А находчивый Перчик тут же написал и вывесил на обоих концах улицы большущий плакат-объявление:

ПРОШУ:

НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ,

НЕ ПЕТЬ,

НЕ СМЕЯТЬСЯ!

ТИ-ШИ-НА!

И все соблюдали тишину. Потому что очень уважали старого. Одуванчика.

Вдруг над тихой улочкой пронёсся крик:

— Пожар!

Улица моментально наполнилась горожанами. В этот миг Тыква возвращалась с базара. Заслышав шум, она остановилась. Стёрла пот с пухлых щёк и устало спросила пробегавшего мимо Водяного Ослика.

— Горит, что ли?

— Горит, — ответил тот на бегу.

— Далеко?

— Далеко.

— Что горит-то?

— Тыквин особняк.

— Что? Тыквин особняк? Так это же мой особняк! Я горю! Ой, горю! Спасите! — и затрусила к своему дому.

У ворот Тыквиного особняка — целый полк травинок и огромная толпа горожан. Перчик и Пахтачок изо всех сил колотили по замкам, но никак не могли их сбить.

— Стойте! — закричала, подбегая, Тыква. — Не ломайте. Я отопру.

Трясущимися руками она долго выбирала нужный ключ. Суёт его в замок, а он не лезет.

— Не тот, — буркнула Тыква и опять принялась за поиски ключа.

Из толпы кричали:

— Ломай ворота!

— Дом сгорит!

— Ишь вы, умники, «ломай»! — ворчала Тыква. — За всё денежки плачены.

Она вставила ключ, да снова не тот, и он завяз в замочной скважине.

Над крышей особняка взметнулось яркое оранжевое пламя, а Тыква всё ещё возилась с ключами. Наконец замки были отперты, и ворота распахнулись.

Травинки кинулись к колодцу. Но на крышке колодца тоже висел большущий замок. А тут ещё сорвавшиеся с цепи скорпионы как ошалелые метались по двору, кидаясь на всех.

Пока травинки ломали замки да разгоняли скорпионов, пока уговаривали Тыкву срубить несколько деревьев, чтобы легче было тушить, пожар разгорелся вовсю.

И, хотя травинки и горожане работали на славу, а водяные ослики сбились с ног, поднося воду, дом всё-таки сгорел…

Когда ночью двор погорельцев опустел и хозяева остались одни, Тыква приказала Баклажану:

— Иди-ка, Жан, запри ворота на засов да припри их бревном.

— Чего у нас воровать? Остались забор да ворота, — проворчал Жан Баклажан.

— Болван! Всё моё богатство в подвалах целехонько. Теперь меня все будут жалеть. Все будут помогать. Там дадут, у того выпрошу. Выстрою дом — не чета этому. Весь из железа сделаю или из чугуна, чтобы не горел. И скорпионов заведу механических. Бронированных. Хорошо бы с пушками. И чтобы ничего не боялись. А то разве это скорпионы? Все разбежались, не докличешься. Придётся сегодня самим и двор и сад стеречь.

Жан молчал.

— Чего ты молчишь? — накинулась на него Тыква. — Тебе бы только поспать. Будем сегодня по очереди сад караулить. Сначала я посплю, а ты посторожишь. Потом ты посторожишь, а я посплю.

— Ладно, — согласился Жан Баклажан. — Ложись. Спи. А я буду бодрствовать. — И, ткнувшись головой в колени, захрапел.

— О проклятье! — простонала Тыква, — Не муж, а сонная муха. Слушай, Жан. Да проснись же ты наконец! Иди в сарай. Там есть капканы. Расставим их в саду. И тогда спи. Если какой вор и заберётся в сад, он капкана не минует.

Вдвоём они быстро расставили капканы, привязали их к деревьям, насторожили, а сами улеглись спать.

Проснулась Тыква среди ночи. Прислушалась. Жан храпит на траве.

Вдруг её чуткое ухо уловило еле внятный шорох. Вздрогнула Тыква, голову приподняла, в темноту всматривается. Шорох повторился. Хрустнул сучок. «Воры», — решила Тыква. Мужа будить без толку. Схватила Тыква дубину и, крадучись, пошла в сад. «Ага. Вот он где прячется», — подумала Тыква, увидев неясную тень. Вскинула дубину. Сделала шаг в сторону, а её кто-то хвать за ногу! Да так крепко схватил, что Тыква, не охнув, повалилась на землю. Тут её и за руку кто-то — цап!

— Жан! — заголосила Тыква, — Скорей на помощь. Воры!

Вскочил Жан. Со сна ничего понять не может. Наконец разобрался, что на жену воры напали. Схватил палку да и кинулся на голос жены. Пробежал несколько шагов, а его кто-то как схватит за ногу. Кувыркнулся Жан и взревел:

— Грабят!

Вот и понеслось над сонным ночным городом:

—