Книга Вода живая - Клариси Лиспектор

class="p1">Чтобы приглядывать за миром, нужно еще и много терпения: я должна дождаться дня, когда мне наконец встретится муравей.

Только вот я еще не встретила того, кому давать отчет. Или не давать?

Ладно, отчитываюсь тебе прямо здесь. Сейчас отчитаюсь об этой весне, она была очень засушливой. Радио трещало, набравшись статического электричества. Одежда топорщилась, наэлектризовавшись от тела, намагниченные волосы поднимались за расческой — такая тяжелая выдалась весна. Зима довела ее до крайности, вот почему она проснулась вся наэлектризованная. Где бы кто ни был, всех тянуло вдаль. Всех охватила невиданная страсть к передвижениям. Мы с тобой мало разговаривали. Даже не знаю, откуда во всех было столько злости и электрической способности. Но способности к чему? Тело было тяжелым и сонным. А глаза — такими же пустыми, как глаза слепца, когда они широко раскрыты. На балконе стоял аквариум с единственной рыбой, мы пили освежающие напитки в гостиничном баре и смотрели на поля. Ветер приносил козьи сновидения: за соседним столиком мерещился одинокий фавн. Мы смотрели на стакан ледяного напитка и видели сны в прозрачном стакане. «Что ты сказала?» — спрашивал ты. «Я ничего не говорила». Дни шли за днями, но оставалась всё та же опасность, и герань была всё такой же алой. Стоило лишь на миг настроиться на волну, как снова ловилось колючее статическое электричество весны, полной ветра: непристойный козий сон и рыба, внутри совершенно пустая, и наша внезапная склонность к хищению фруктов. Фавн, теперь уже в короне, в одиночестве скакал где-то рядом. «Что?» «Я ничего не говорила». Но я слышала слабый шум, как будто под землей билось сердце. Я осторожно прижимала ухо к полу и слышала, как прокладывает себе дорогу лето и как мое сердце под землей: «нет! я ничего не говорило!» — и ощущала терпеливую ярость, с которой сомкнутая земля разверзается в родах, и знала, с какой сладкой тяжестью лето ведет к созреванию сто тысяч апельсинов, и знала, что эти апельсины мои. Потому что мне так хотелось.

Горжусь тем, что всегда предчувствую перемену погоды. Что-то такое бывает в воздухе — тело предупреждает, что начнется что-то новое, и я вся наполняюсь волнением. Сама не знаю зачем, той же весной я завела у себя растение под названием «примула». Она настолько таинственна, что в ее таинственности — вся необъяснимость природы. С виду ничего необычного. Но в день начала весны листья ее отмирают, и на их месте появляются бутоны с мужским и женским сильно дурманящим запахом.

Мы сидим рядом и смотрим. И вот они под нашим изумленным взглядом медленно раскрываются и отдаются новому времени года: так и устанавливается весна.

Но когда приходит зима, я делаюсь очень и очень щедрой. Дом мой открыт для многих. Целые скопища людей согреваю я на своей теплой груди. И слышно, как будто кто-то целыми днями хлебает горячий суп. Наступила пора дождей. Приближается время щедрости.

А ты не замечаешь, что это похоже на рождение ребенка? Больно. Боль — это обострение жизни. Процесс всегда бывает болезненным. Становление — это медленная-медленная благотворная боль. Это как будто человек изо всех сил потягивается, настолько широко, насколько может дотянуться. Кровь благодарит. Я дышу, дышу. Воздух — это «ид». Воздух с ветром — это уже «он» или «она». Если бы мне приходилось делать над собой усилие, чтобы писать тебе, было бы так грустно. Иногда я не выдерживаю мощи вдохновения. Тогда без передышки пишу картины. Как хорошо, что ничего от меня не зависит.

Я много говорю о смерти. Но я тебе расскажу о дуновении жизни. Если человек не дышит, делают искусственное дыхание изо рта в рот: рот прижимают ко рту другого человека и выдыхают. И тогда тот другой снова начинает дышать. Этот обмен дыханием — одна из самых прекрасных вещей, о каких я слышала в жизни. Честно говоря, красота дыхания изо рта в рот меня просто ослепляет.

О, до чего же всё неопределенно. И всё равно в пределах Порядка. Я даже не представляю, о чем буду писать тебе в следующем предложении. Мы никогда не говорим всей правды до конца. Кто знает правду, пусть придет. И пусть скажет. Мы выслушаем его, полные раскаяния.

…я вдруг увидела его, он был так хорош собой и так мужествен, что я ощутила творческое ликование. Нет, я на него не претендовала, как не претендую на мальчишку, того, с волосами архангела, бегущего за мячом. Мне хотелось только смотреть. Мужчина бросил на меня быстрый взгляд и спокойно улыбнулся: он знал, насколько красив, и наверняка знал, что я на него не претендую. Он улыбнулся, потому что не почувствовал никакой угрозы. Дело в том, что люди, в любом отношении исключительные, всегда пребывают в большей опасности, чем обыкновенные. Я перешла дорогу и поймала такси. Ветер ерошил волосы на затылке. И я была так счастлива, что скорчилась в такси, забившись в угол, ведь счастье — это больно. И всё из-за того, что я увидела красивого мужчину. Я по-прежнему нисколько на него не претендовала: мне нравятся люди слегка уродливые и в то же время гармоничные, но он каким-то образом щедро одарил меня, улыбнувшись, как улыбаются друг другу товарищи, те, кто понимает друг друга. Я тогда этого не осознала.

Смелость жить: я оставляю скрытым то, что должно быть скрыто и распространяться в тайне.

Умолкаю.

Потому что не знаю, что у меня за тайна. Раскрой мне свою, научи меня, в чем тайна каждого из нас. Это не позорная тайна. Это всего лишь тайна.

И у нее нет формулы.

Думаю, теперь мне придется попросить разрешения немножечко умереть. С твоего разрешения — да? Я ненадолго. Спасибо.

…нет. Умереть не получилось. Сознательно и добровольно поставить прямо сейчас точку в этой «слововещи»?

Пока что нет.

Я искажаю реальность — что от меня ускользает? Почему я не протягиваю руку и не беру? Потому что я только мечтала о мире и никогда не видела его.

То, что я пишу тебе, — контральто. Оно черно-духовное. Там хор и зажженные свечи. У меня кружится голова. И немного страшно. Куда приведет моя свобода? Что это такое — что я тебе пишу? Из-за этого я остаюсь в одиночестве. Но иду своим путем и молюсь, и моя свобода обусловлена Порядком — и уже не страшно. То, что ведет меня, — всего лишь жажда открытия. За пределами запределов мысли.

Я гонюсь за собой — вот что я делаю на самом