Книга История Испании - Артуро Перес-Реверте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот перед нами Филипп II собственной персоной, а речь идет, заметьте, не о ком ином, как о наследнике Империи, над которой никогда не заходит солнце: монарх ужаснейший, по мнению одних, и монарх выше всех похвал с точки зрения других, – это уж смотря с какой стороны взглянуть. Хотя, если подойти к этому объективно или хотя бы сделать такой вид, то следует признать вот что. «Черная легенда», придуманная в основном теми, кому могущественная Испания вставляла во все дыры, базируется именно на нем, как будто бы все остальные европейские государи, начиная с той рыжей сучки, что правила Англией – ее звали Елизаветой I, и она скушала бы нас с превеликим удовольствием, – и до протестантов, короля лягушатников Генриха II, папы римского и других интересантов, были невинными монашками. Однако со всеми своими недостатками, коим несть числа, и всеми своими достоинствами, которых не так уж и мало, бедолага Филипп – тяжелый на подъем, осторожный, даже застенчивый, не слишком удачливый муж и отец, получивший в наследство полмира в ту эпоху, когда не было ни Интернета, ни телефона, ни, на худой конец, работающей как положено почтовой службы, – делал, что мог, управляя тем многонациональным плавильным котлом, который оказался для него, как и для любого другого на его месте, несколько великоват. Правда и то (скажем в оправдание этого парня), что его королевская доля самым недвусмысленным образом осложнилась за сорок два долгих года его правления. От природы он был миролюбив, но при этом чуваку приходилось скакать из огня да в полымя. А чтоб вы могли составить себе хоть какое-то представление о ситуации, следует упомянуть о жесточайших войнах, которые он вел с Францией, с Его Святейшеством, с Нидерландами, с маврами в Альпухарре, с англичанами, турками и даже с мамой, что его родила. И все это свалилось на его голову, не говоря уж о всяких семейных неурядицах и колоритных браках: женат он был четырежды, на четырех самых разных женщинах, включая одну англичанку, настоящее чудо в перьях. А также – о его сыне, инфанте доне Карлосе, который уродился явно шизанутым и к тому же стал заговорщиком, и о негодяе-секретаре, некоем Антонио Пересе, здорово его подставившем. А помимо всего этого еще и внезапное прозрение – неожиданный удар пыльным мешком правды по голове, – и вот он наследует целую Португалию (мне уже случалось упомянуть, что мать его, прекрасная Изабелла, была португальской принцессой), но только после того, как побеждает тех, кто сомневается в его праве на трон, в битве при Алькантаре. И вот тут Филипп II, если позволите мне высказать свое личное и глубоко частное мнение, допускает одну из самых больших исторических ошибок в той многовековой канители, в которой мы барахтаемся до сих пор. А именно: вместо того чтобы перенести столицу в Лиссабон – старинный и величественный – и посвятить себя пению фаду, озирая при этом Атлантику и свои владения в Америке, что обещало просто блистательное будущее (прикиньте только, что могли бы дать испанская и португальская империи под одной короной), наш боязливый монарх окопался в центре Полуострова, в своем монастыре-резиденции Эль-Эскориал, и тратил на упомянутые выше битвы и сражения деньжищи, поступающие из заморских испано-португальских владений, присовокупив к ним налоги, которые до последней капли выжимали все соки из Кастилии. (Арагон, Каталония и Валенсия, под защитой своих фуэрос, ни одного дуро из рук не выпускали – ни на войну, ни на другие глупости.) А деньги были нужны еще и на то, чтобы отправлять своих облаченных в черное посланников, наглых и высокомерных, гулять по Европе. Той Европе, которую мы, благодаря нашим терциям, нашим союзникам, нашим ладанкам с Девой Марией и святыми, нашей удали и далее по списку, по-прежнему держали в страхе. Учитывая все вышесказанное, Филипп II вышел у нас в итоге классным делопроизводителем, весьма ловким в бумаготворчестве, да и по части личных качеств – птицей немалых достоинств: святоша, но образованный, трезвого ума и весьма ограниченных потребностей человек. Очень поучительно посещение его скромной комнаты в Эль-Эскориале, где он жил и лично вел дела своей огромной империи. Но свалившаяся на него ноша явно превышала и силы его, и способности, так что парень и так, можно сказать, выше головы прыгнул. О войнах, которых, как я уже упоминал, было множество – ненужных, разномастных и напряженных, прям как финал лиги чемпионов, – мы поговорим в следующей главе. Что же касается всего остального, то примечательно вот что: если в качестве делопроизводителя Филипп еще вполне годился, то экономист и администратор из него получился такой, что только поганой метлой выгнать. Мало того что он спустил все колониальные богатства на порох и аркебузы, он еще и засадил нас по самую маковку в долги перед немецкими и генуэзскими банкирами, а еще при нем случились три банкротства, как нельзя лучше подготовившие почву для экономического и социального краха Испании в следующем веке. И пока аристократия и духовенство – ветераны серфинга по волнам любой крутизны – наслаждались свободой от налогообложения за свои красивые глазки, нужда в деньгах была так велика, что в ход пошла торговля дворянскими титулами, должностями и иными благами: предложение для всех, кто сможет заплатить. С тем немаловажным уточнением, что покупатели, в свою очередь, купленное дробили и продавали вновь, стремясь отбить вложенные деньги. Итого: король вместе с кормившимися с его руки приближенными постепенно создавал общенационального масштаба систему воровства и бумагомарательства, или же бумагомарательства в целях сокрытия воровства – прообраз бесстыдной бюрократии, которая и сегодня, почти пять столетий спустя, по-прежнему сидит у нас на шее и нами погоняет.
Насколько я помню, мы оставили Испанию времен правления Филиппа II в состоянии войны с половиной мира и хозяйкой другой его половины. И именно в этой точке следует обратить наше внимание на ту близорукость, которой мы, испанцы, неизменно отличались всякий раз, когда искали на свою голову врагов либо уже их находили. Как результат: притом что, вообще-то, все известные истории народы равным образом те еще сукины дети (одинаково – как в XVI веке, так и сейчас, в объединенной Европе), большую часть «черных легенд» пришлось кушать, дожевывая их и сегодня, именно нам. Филипп II, к примеру, – патологический зануда и святоша, но при этом вполне эффективный и компетентный чиновник – отправил на плаху не больше народу, чем пустили в расход по четырнадцатой статье лютеране, Кальвин или Сулейман Великолепный, он же – Великий Турок. Или лягушатники во время Варфоломеевской ночи. Или, к примеру, в Англии: Мария Тюдор («Кровавая Мэри» – это в ее честь), которая погубила столько протестантов, сколько оказалось в ее силах, или та же Елизавета I – государыня, которая мало того что пиратствовала без зазрения совести и таскала в свою койку самых видных морских разбойников (почитаемых в своем отечестве национальными героями), так еще и велела отправить к праотцам столько католиков, что ни в сказке сказать ни пером описать. Тем не менее все эти чудные curriculum vitae ушли на задний план, а то, что осталось на скрижалях Истории от этого столетия, так это исключительно сведения о том, какими злодеями и наглецами были мы, испанцы, с нашей инквизицией (как будто бы у остальных ее не было), с нашими американскими колониями (которые другие пытались у нас отнять), с нашими смертоносными и по-прежнему непобедимыми терциями с железной дисциплиной (которым все пытались подражать). Но именно так обычно и бывает, когда ты, как это и произошло с вечно не догоняющей Испанией, не заботишься о хорошей рекламе самого себя в книжках, где доходчиво разъясняется, какой ты красивый и замечательный и как тебя все любят, а вместо этого ведешь себя как последний дурак, глядя на то, как книжки пишут и печатают другие. Но мало того, и это уж совсем верх идиотизма, ты еще и вступаешь в конфронтацию с теми тремя-четырьмя странами, что на тот момент – мировые лидеры книгопечатания и где к тому же над книгоиздателями не поставлен какой-нибудь там епископ, указывающий, что издавать можно, а чего нельзя. А фокус-то в том, что именно по этой причине нам отвешивали одну историческую плюху за другой. Правда, справедливости ради, следует признать, что большей частью эту малоприятную славу мы заработали благодаря той ядерной смеси из легкомыслия, бескультурья, коварства, жестокости и фанатизма, которая потрепала нас тогда и виляет нами, как хвост собакой, до сей поры; хотя сейчас фанатизм – остальное-то без изменений – это скорее фанатизм по отношению к футболу, политической демагогии и жалкому национализму – как централистского толка, так и регионального, – чем фанатизм по поводу церковных кафедр и ладанок. Ну и наконец, всей, в общем и целом, «черной легендой», возникшей как раз в XVI веке, мы обязаны Фландрии (сегодня это Бельгия, Голландия и Люксембург), где наш благочестивый король Филипп увяз по самую шейку: «Не желаю быть королем еретиков, и все тут, – сказал он таковы слова либо что-то в этом роде, – даже если это будет стоить мне потери всех моих финансов». Сказано – сделано. Финансы он потерял, а заодно и всех нас, потому как Фландрия оказалась зияющей дырой, куда утекали деньги и человеческие жизни, той дырой, что на столетие с лишком поселила нас на Горькой улице. Тамошние жители не хотели платить налоги («Испания нас грабит» – это-то вы слыхали, я полагаю); и вместо того чтобы просечь, что будущее с модернизацией идут как раз с той стороны, наш вообще-то осмотрительный король (однако в той ситуации осмотрительности ему явно не хватило) прислушался не к экономистам, а к духовникам. Кроме того, ему, человеку тихому, пресному, более скучному и бессодержательному, чем какой-нибудь роман мексиканской писательницы Марго Гланц, тамошний народ, с его престольными праздниками, его насмешками, его кувшинами с пивом и рыжеволосыми и грудастыми фламандками, по сердцу не пришелся. Так что, когда они стали нападать на церкви и отказали Деве Марии в ее непорочности, он отправил к ним герцога Альбу с терциями («Подобные машинам с дьяволом внутри», – написал бы о них Гёте) и казнил каждого первого мятежника, включая аристократов Эгмонта и Горна, что получилось не совсем ловко, поскольку превратило их в мучеников, пострадавших за правое дело. И вот после жесточайших репрессий, о которых во Фландрии не забыли до сих пор, началась чехарда типа тяни-толкай, мена кнута на пряник и наоборот, а закончилось все отделением северных провинций, образовавших новую кальвинистскую Голландию. С одной стороны. С другой же – осталась Бельгия, где католики предпочли сохранить лояльность королю Испании и хранили ему верность в течение еще долгого времени. В любом случае наш облаченный в траур монарх, закрывшись в своем каменном Эль-Эскориале, так никогда и не смог понять своих далеких подданных и даже ни разу не попытался. В чем и коренятся многие беды Испании прошлого и будущего, и ключом к пониманию этого может служить в высшей степени испанское письмо, которое безумный и беззаконный конкистадор Лопе де Агирре направил Филиппу II незадолго до своей казни: «Ведь не можешь же ты, оставаясь королем справедливым, заявить свой интерес в тех краях, где сам ты ничем не рисковал, не одарив вначале тех, кто на этой земле работал и проливал пот свой».
