Книга Сергей Бондарчук. Лента жизни - Наталья Бондарчук

К нам недавно из Ровеньков пешком пришли пионеры из четвёртого класса. Шли пять дней, чтобы на нас посмотреть…

Людмила Шагалова вспоминала о том периоде их жизни: «По натуре Бондарчук – человек исключительно упорный. Тамара Фёдоровна Макарова говорила: “Упрямый в достижении цели”, я бы добавила: “упрямый хохол”, только не с раздражительной, а с добродушной интонацией, с симпатией. На съёмках в Краснодоне мы получали (как и вся страна) рабочие карточки. 1946 год, на беду, оказался неурожайным, и в начале лета сорок седьмого даже на Украине было очень голодно. На карточки получали хлеб – три четверти буханки – и шли продавать на рынок. Мы быстро сторгуемся рублей по тридцать – и бегом купить молока или овощей; а Серёжа хоть весь день будет стоять, но продаст свой хлеб не дешевле, чем за сорок. Знал он цену хлеба, да и вообще цену всякому труду. И сам был большой труженик. А ещё – талантище и личность, конечно же, поразительная».

В разгар краснодонских съёмок Анна Ивановна, не удержавшись, приехала из Новосибирска навестить дочь. «Надо же такому случиться, что именно в то утро в местечко, где снимали эпизоды с участием Бондарчука, игравшего руководителя партийного подполья Андрея Валько, шёл грузовичок, – вспоминает Инна Владимировна. – А мы с Сергеем не виделись целых два дня! И вот я оставила маму, с которой едва перемолвилась парой слов, на попечение квартирной хозяйки, а сама умчалась к Серёже.

Грузовик остановился у подножия холма, за которым шли съёмки. На звук клаксона Сергей взбежал на вершину с одной стороны, я – с другой. Он – небритый, в рваной фуфайке и тяжёлых грязных сапогах. Я – в светлом платье, с развевающимися по ветру волосами. Бежали, вытянув вперед руки, а встретившись, обнялись крепко-крепко и стояли так несколько минут. Потом Герасимов, видевший нашу встречу, смеясь, скажет: “Неслись друг к другу, как два гуся влюблённых!”

Кажется, мы и жили, как птицы, которым кроме друг друга ничего не нужно».

Это были удивительные съёмки. Юные герои Краснодона, которым суждено было воскреснуть на экране, ещё так недавно ходили по улочкам этого тихого и светлого городка, их дыхание ещё не совсем выветрилось из садочков и палисадников; а здесь уже работали над воплощением их образов молодые актёры. И так же, как их герои, они влюблялись, мечтали о счастье, о долгой и полной радостей жизни.

«Однажды в хату, куда нас определили на постой, Серёжа вернулся после очень тяжёлой съёмки, – вспоминала Инна Владимировна. – К сожалению, тот эпизод ушёл из фильма – страшный эпизод, когда Валько зарывают под землю живым, а из-под земли звучит “Интернационал”. После этой сцены, уставший, вымотанный донельзя, Сергей вернулся домой. И вот лежим с ним в кровати, мечтаем о том, как будем жить в Москве. А я говорю: “Ну и что, что денег у нас мало, – перебьёмся как-нибудь. Знаешь, купим две тарелки, две ложки, две вилки, нож – и вот уже обзавелись хозяйством, своим!” Он с улыбкой прижал меня к себе, а у самого в глазах слёзы: “Девочка моя родная, как же я тебя люблю! Ближе, чем ты, у меня никого не было и никогда не будет…”»

Мой отец впервые видел, как работает его мастер, выстраивая каждый кадр, каждую панораму. Он был свидетелем съёмки уникальной сцены – вступления фашистов в Краснодон. Кадром, снятым непрерывной панорамой – 180 метров без единой склейки, – Герасимов показал всю чудовищную машину вражеского нашествия. Весело, по-хозяйски, входят разгорячённые захватчики на чужую для них землю, стреляя в подвернувшихся кур, обливаясь водой, вырубая палисадники по ходу, унижая местных людей, устанавливая свои порядки… Ещё нет расстрелов, нет пыток, но уже есть они – фашисты. В деталях была показана убеждённость превосходства одних над иными, не своими. Им разрешили так себя вести, и они это знают, и их это устраивает. Именно так считал их откровенно безнравственный и циничный фюрер.

«Я освобождаю людей от отягчающих ограничений разума, от грязных и унижающих самоотравлений химерами, именуемыми совестью и нравственностью, и от требований свободы и личной независимости, которыми могут пользоваться лишь немногие» (Адольф Гитлер).

За фашистами, крадучись, наблюдает, полный ненависти к завоевателям, Серёжа Тюленин. Три дня снимались эти кадры. Дубль, вошедший в картину, был одиннадцатый. Около ста актёров и специалистов, ассистентов и помощников были задействованы с утра до вечера. За всем этим стоял единый коллектив страстных единомышленников. «Для которых, – утверждал Герасимов, – их деятельное участие в искусстве равносильно участию в самой жизни».

Актёр Владимир Иванов (Олег Кошевой) во время съёмок жил в семье Кошевых, мать Олега Елена Николаевна и бабушка Вера даже называли его Олегом – настолько он им его напоминал. Местные жители также принимали его за Олега и соответствующим образом к нему обращались. Незавидная участь досталась актёрам, сыгравшим отрицательных персонажей. Так, Евгения Моргунова (Стахович) местные мальчишки избили в парке. Чтобы вжиться в роль, игравшие немцев актёры надевали немецкую форму и ходили в ней по городу. Среди них были и учителя немецкого языка, задача которых была говорить по-немецки. Шахтёры города, увидевшие актёров в эсэсовских мундирах, крепко их избили: настолько ещё была свежа память о зверствах фашистов, о тех трудных кровавых временах. Перед сценами казни и допросов Владимир Иванов ничего не ел в течение нескольких дней, чтобы придать реалистичности образу своего героя. После окончания съёмок последней сцены допроса по пути домой он упал в голодный обморок и был доставлен в больницу.

Съёмки сцены казни проходили у шахты № 5 в холодный зимний вечер, в том месте, где и были убиты молодогвардейцы.

Казнили молодогвардейцев в январе 1943 года. Истерзанных, изувеченных, привозили их на подводах к шахте № 5. В лютый мороз раздевали, подводили к краю шахты и сталкивали вниз в 53-метровый шурф – кого расстреливая, а кого сбрасывая живым. Сверху кидали гранаты, куски металла.

14 февраля 1943 года в город Краснодон вошла Красная Армия. Десять дней на глазах у родных – матерей, отцов, сестёр и братьев – извлекали из шурфа шахты № 5 изуродованные тела 57 человек. Опознать удалось только 51.

На съёмках Сергей Аполлинариевич Герасимов наказал: «Не рассказывайте никому, когда будем снимать последнюю сцену». И вот она сцена: актёры идут «дорогой смерти». Приблизились к шурфу. И вдруг отчаянный вопль: кричали матери… Кто-то проговорился, и к шурфу пришёл весь город. Пришли тысячи людей со всех окрестностей, знавшие молодогвардейцев, ведь съёмки проходили всего лишь через пять лет после событий. Горожане не расходились, и когда съёмки закончились, они бросились обнимать и целовать актёров, словно это были воскресшие молодогвардейцы. Отец был на съёмках этой сцены. Он смотрел, запоминал и учился. Учился всему, впервые на съёмочной площадке, которая ничем не уступала жизни. И юные актёры это ощущали. Они защищали свою Родину, они соединились с молодогвардейцами против фашизма. Они на глазах у родителей погибших детей победили! Победили безнравственность и жестокость. Они вместе с режиссёром и учителем утвердили, что страна, воспитавшая такую молодёжь, непобедима! К концу лета 1947 года двухсерийная картина была завершена. Оставалось получить разрешительное удостоверение. Каждую картину обязательно смотрел Сталин.