Книга Мой одесский язык - Татьяна Соломатина

– Вы писатель? – наконец-то как-то раз догадывается почтальонша.

– Угу, – мрачно бурчу я.

– А знаменитый? – уточняет, прищурившись.

– Нет. Всего лишь «известный». И то, если верить пресс-релизам, анонсам, глянцевым журналам и телепередачам. Вы же знаете, у нас любят приукрасить.

– А-а-а… – тянет она и явно, судя по тону аканья, начинает во мне сомневаться. – Так хоть бы почитать чего из своего принесли!

– Ладно.

В следующий раз являюсь с котомкой книг.

– Что же вы молчали, что вы – знаменитый писатель?!! – радостно встречает меня подмосковная труженица.

– Я не молчала. Я говорила, что «известный». И то, если верить…

– Да чего там не верить?! Я видела ваши обложки и фамилию в каталоге «Книги – почтой»! – хвастается она мне.

«Вот это слава!» – горько усмехаюсь про себя. А вслух говорю:

– Круто! – чего человека-то расстраивать?

– Опять на Украину? – уточняет она.

– На неё, родимую. Я и вам книг принесла.

– А я вам штрих-кодов по блату припрятала для заграничных посылок, а то они у нас закончились, но я знала, что вы обязательно скоро приедете.

– Спасибо!

В общем, отослала, мило пообщались, простились до следующих встреч. Штрих-коды по блату в Бородино – это вам не хухры-мухры! Для этого стоило писать! Не иронизирую ни капли. Армянка, повар грузинского ресторанчика «Можайское ранчо» (прекрасная абхазская кухня, рекомендую!) полгода не может домой бандероль отправить, потому что штрих-кодов нет.

Спустя буквально две недели снова-здорово собираюсь на почту, потому что «Акушер-ХА! Вторая (и последняя)» вышла. Сразу половину авторских экземпляров – отцу. С автографами: «Тому, кто зачитает у моего беззащитного папеньки очередную книгу, от автора с наилучшими пожеланиями. Обращайтесь, если что, – я тут с топором под мостом, с меня не убудет!»

Подъезжаю, паркуюсь прямо в лужу, чтобы удобнее прыгать сразу на ступеньки, захожу. А почтальонша не в духе. Прям в мою сторону не смотрит.

Здороваюсь вежливо. Отвечает сквозь зубы.

– У вас что-то случилось? – интересуюсь. Мало ли, вдруг помогу, чем смогу.

– Случилось! – горячо-горячо выплёскивает она в меня – и далее скороговоркой: – Мне пятьдесят семь лет! Что же теперь делать? Как же быть с «ну что сказать вам, москвичи, на прощанье»? Я его так любила, а он… А он… А он… А он еврей! Из-за вас!

– Кто? – уточняю я ласково, потому что надрывается человек явно не шуточно, а от души. При этом мучительно пытаюсь вспомнить, кто именно тот еврей из-за меня, потому что вроде никакому еврею я ребёнка не делала.

– Утёсов! Я думала он «а в остальном прекрасная маркиза», а он – еврей!

– Но почему из-за меня?

Почтальонша достаёт мою «Большую собаку», раскрывает и суёт мне в нос раскрытой на странице двадцать третьей, где жирно маркером обведена фраза:

…круглый толстяк Витька живёт в Треугольном переулке, хотя на подъезде его дома выведено известью «переулок Утёсова»…

– Вот, видите?!

– Ну… – блею я.

– И вот! – она раскрывает заранее заложенную страницу триста одиннадцать, где точно так же помечены два примечания:

Треугольным переулок назывался потому, что у его начала встречались три улицы – Успенская, Дегтярная и Щепной переулок.

В Треугольном переулке, на самой границе Молдаванки с центром, на углу Базарной улицы (в советские времена Кирова), в двухэтажном доме № 11 родился Леонид Утёсов (Лазарь Вайсбейн).

– И? – аккуратно шепчу я.

– Всю жизнь, сколько себя помню, я была уверена, что Леонид Утёсов – русский! – говорит мне почтальонша тоном, достойным леди Макбет. – А теперь он из-за вас – Лазарь Вайсбейн, а муж сказал: «Твой Утёсов – жид!» Что мне теперь делать, если я всю жизнь любила русского Леонида Утёсова, если у меня коллекция его песен и на дисках, и на кассетах, и даже на пластинках, а теперь кого мне любить? Жида Лазаря Вайсбейна?

«Охо-хо, грехи мои тяжкие!» – проворочалось во мне. Губить любовь всей жизни пятидесятисемилетней почтальонши, у которой и на Карибах-то – «холодно и немцы», вовсе не входило в мои планы. Никоим образом! Надо было как-то спасать ситуацию.

– На самом деле он русский. Просто Леонид Утёсов – титульнее, чем Лазарь Вайсбейн. Да и конферансье, знаете ли, удобнее объявлять: «Выступает Леонид Утёсов!», чем «Выступает Лазарь Вайсбейн!» Вот вы сами попробуйте это «йсбейн». Весь партер заплевать можно. А так-то он русский. Просто Вайсбейн.

– А муж мне сказал, что Утёсов – жид, он всегда это знал, а я – старая дура.

И тут я нешуточно разозлилась на неизвестного мне мужа старой дуры. Даже если она и такая, дура, в смысле, – то вовсе не старая, и вообще, жёнам больно делать не полагается. Это нормальные мужья, ещё будучи мальчиками, в букваре проходят. Пусть Вайсбейн-Утёсов сто раз еврей, потому что и папа у него еврей, и мама – еврейка, и все до седьмого колена и даже до потерянного израилева, но почтальоншу надо было спасать.

– Вот мы с вами сейчас где? – задала я ей наводящий вопрос.

– На почте! – всхлипнула она в ответ.

– Правильно. А почта находится где?

– В Бородино.

– Да. И тут была самая русская из самых русских битв, в которой победили самые русские из русских. Хотя и проиграли. Так?

– Так.

– Ну вот. В чистоте дворянской крови на предмет хоть капли еврейства вряд ли можно сомневаться, да? Каких вы знаете русских генералов?

– Кутузов! Багратион! И… И… И Тучков! – спустя пару минут ответила почтальонша. – Но Кутузов и Тучков-то не Вайсбейны! А Багратион хоть и грузин, но русский.

– Да-да. Бог рати он! Русский грузин, очень хорошо! Понимаете?.. А ещё тут воевал русский генерал от кавалерии Беннигсен, русский генерал-лейтенант Остен, простите, Сакен, – начала перечислять я. – Русский генерал-лейтенант Меллер-Закомельский, русский генерал-майор Винцингероде, русский генерал-лейтенант Штейнгель…

– Ну, это все русские немцы. Обрусевшие. Это можно. Не Вайсбейн же! – почтальонша не желала успокаиваться.

Я мучительно вспоминала фамилию, более подходящую к случаю. Не может быть, чтобы среди русских дворян, сражавшихся на святом для русских поле, не было какого-нибудь… ёклмн!

– Витгенштейн! – вспомнила наконец! В голове крутилось, что «штейн» – это, если не ошибаюсь, что-то гончарное. Вероятно, предок достопочтенного генерала какому-нибудь варяжскому феодалу горшки и кружки ваял. А вот что такое «бейн» – никаких даже и близко ассоциаций-воспоминаний. Вдруг тоже гончар? Только в каких-нибудь древних Египтах-Палестинах. Чёрт их разберёт! – Генерал-лейтенант Витгенштейн! Вайсбейн – Витгенштейн. Слышите? Похоже! Просто Витгенштейну псевдоним был ни к чему, потому что его не объявляли со сцены. Но сам Сен-Сир сказал о формировании Витгенштейна: «Русские показали в сём деле постоянное мужество и личную храбрость, каких бывает мало примеров в войсках других народов…» Русские, понимаете? Ему хотели воздвигнуть памятник и великолуцкие дворяне, и уездные предводители во Пскове, а он отказался. Разве бы еврей отказался от памятника?