Книга Шоколадная вилла - Мария Николаи

– Знаете ли, господин тайный советник Гёте выражал свои впечатления словами. Для живописи необходимы другие импульсы, – заметила Хелена, которую уже начал напрягать разговор.

Пока она вновь обретет силы, пройдет еще какое-то время.

– Па-па-па-п-п, – отреагировал на ее возражение Бахмайер. – Искусство есть искусство.

– А с каким искусством знакомы вы, господин Бахмайер, что беретесь так судить? – язвительно спросила Хелена.

– Ну, я не поэт, не художник и не музыкант. Я критик, то есть искусствовед. – С явным удовлетворением от своей игры слов Бахмайер провел рукой по пышным седым бакенбардам, с которыми он немного напоминал австрийского кайзера.

– С моим искусством вы все же не знакомы, – возразила Хелена и испугалась саму себя. Самообладание – это была как раз та добродетель, которую ей с детства вдалбливали в голову, а этот ответ вырвался у нее без раздумий. – Извините, господин Бахмайер. Мне бы хотелось перед ужином вернуться в номер, я уже достаточно времени провела на свежем воздухе.

– Разумеется, мадам, – великодушно сказал Бахмайер, так, будто он простил ребенку его шалость. – А экскурсию в Торболе мы еще обсудим. Посмотрим!

Сказав это, он снял с себя одежду и в чем мать родила бросился в прохладную воду. Хелена ухмыльнулась перед лицом такой безответственности. Насколько сильно он действовал ей на нервы, настолько же вызывал у нее смех. Мужчины и правда вели себя здесь, как дети: с удовольствием плескались обнаженными в озере, плавали и ныряли, брызгались водой. Женщины, которых было значительно меньше, вели себя преимущественно благородно, как и везде: на частном пляже реформаторского санатория действовал неписаный закон, согласно которому дамы должны были беречь целомудрие и благонравие, в то время как мужчины наслаждались абсолютной свободой.

Хелену это устраивало. Она была рада тому, что могла носить реформаторские платья и отказаться от жесткого корсета, впрочем, она могла делать все, что хотела.

– Вода превосходна, – раздался голос из озера, и Хелена повернула голову.

Бахмайер, громко смеясь, брызнул водой в ее сторону.

Если бы ее муж был в курсе здешних нравов – он бы немедленно забрал ее в Штутгарт. Но, поскольку Ротмана не интересовало ничего, кроме его фабрики и собственной персоны, он не догадывался, в какое оживленное место отправилась его жена. Единственное, на что он жаловался, – это расходы. Однако переводы приходили вовремя, а больше в настоящий момент Хелену ничего не интересовало. Она наконец могла по-настоящему вздохнуть.

За ужином она снова встретила Бахмайера. Он сидел вместе с другими гостями за одним столом. Это была общительная и веселая компания, Бахмайер обходительно поднялся, когда Хелена подошла к столу. Он пожелал ей приятного вечера, подвинул для нее стул и присел лишь после того, как она заняла место. Хелена, хорошо отдохнувшая и посвежевшая, поблагодарила его. Помещение наполняло тихое жужжание оживленной беседы, а также скромное дребезжание посуды и приборов; аромат легкого ужина пробуждал аппетит.

Свежий темный хлеб лежал в плетеных корзинках, рядом стояли блюда с различными сортами сыра и со свежим инжиром. Пока разносили полезный ячменный суп, завязался увлекательный разговор.

– Кристл уже рассказывал вам, как он в прошлом году занимался греблей с братьями Манн на озере Гарда? – спросил сидящих за столом мужчина слегка за сорок и поднял свой бокал. Он представился Хелене как Эгон Лейтц; если верить его словам, он владел преуспевающей бумажной фабрикой недалеко от Берлина.

– За ваше здоровье, – сказал Бахмайер несколько пренебрежительно, но сразу же примирительно продолжил: – Я слышал об этом, господин Лейтц. Говорят, они очень повздорили.

– Да, так и было, – поддержал его Лейтц и сделал глоток вкусного «Вин Санто». – Благородное вино, – он тонко ответил на скрытый намек Бахмайера относительно отсутствия тоста.

– Правда? И что же там произошло? – спросил Бахмайер.

Супруги Клок-Зандер – Хелена сидела наискосок от них – тоже внимательно слушали.

Эгон Лейтц заговорщицки наклонился.

– Томас Манн откровенно атаковал своего брата, разумеется, словами, не кулаками. У них были некоторые разногласия по поводу, ну, если я могу так выразиться, особых моральных принципов… и он утверждал, что его брат не брезговал плагиатом. – Затем он откинулся назад и дал возможность обдумать сказанное.

Госпожа Клок-Зандер громко вздохнула, а ее муж наклонил голову, чтобы лучше слышать.

Бахмайер ухмыльнулся.

Когда Лейтц убедился, что все его внимательно слушают, он продолжил, причем говорил он немного тише:

– Он поливал грязью своего брата и его книги. Говорят, что он вел себя так, как не подобает великому писателю, этот Томас Манн.

– Он великий писатель, – сказал господин Клок-Зандер. – «Будденброки» – это шедевр.

– Верно. Но это не дает ему право порочить произведение его брата. Я читал «Богинь», и я в восторге. Это нечто совершенно новое, то, что Генрих Манн подарил миру.

– С этой работой я не знаком, – признался Клок-Зандер. На уровне подсознания Хелена уловила неприязнь. – Впрочем, доктор рекомендует проявлять осторожность при выборе литературы.

– Вам обязательно следует это прочесть, – возразил Лейтц очень дружелюбно. – Он наполнил жизнь страстной женщины тремя сильными мотивами, так сам Генрих Манн писал в газете «Цайт»: свободой, искусством и любовью.

– Звучит неплохо, – подытожил Бахмайер. – Вы согласны, госпожа Ротман?

Хелена, которая ввиду деликатной темы разговора сидела молча, опустила голову. Лейтц заметил ее стеснение и поспешил ей на помощь:

– Вы же читали «Будденброков», не так ли, госпожа Ротман?

Хелена с благодарностью посмотрела на Лейтца.

– Мой муж приобрел это произведение. Но я, к сожалению, так и не прочла его.

– Это определенно произведение века. У вас еще уйма времени, чтобы предаться чтению, – непринужденно заметил Лейтц.

– Насколько я знаю, – продолжил господин Клок-Зандер, – Генрих Манн довольно легкомысленный.

– Романы он крутит, – вмешался Бахмайер, – и немало. Но помилуйте, он же писатель, деятель искусства, у них же другие взгляды.

– Именно будучи деятелем искусства, ему следовало бы быть примером! – возразил Клок-Зандер.

Его жена кивнула.

Бахмайер тихо рассмеялся.

– Говорят, он сейчас в Миттербаде, этот Генрих Манн. Я недавно слышал об этом на озере. Вместе с художницей… Ах, ее имя выпало у меня из головы… что-то типа Пройсен… – Он потер бороду.

– Гермиона Пройшен, – напомнил ему Лейтц.

– Точно! Так ее зовут, – сказал Бахмайер.

– Такая же безнравственная дама, – презрительно фыркнул Клок-Зандер.